— Что?
— Сколько ты выпила? — медленнее повторил Стефан, недоверчиво щурясь. — Не уверен, что ты бы полезла обниматься трезвой.
Марселин моргнула, думая, что ослышалась. Но мгновениями позже, когда Стефан убрал правую руку, вытянутую в сторону, — точно туда, где до этого лежала Марселин и думала, что эта Салем касается её головы, — она поняла, что он не помнит о своей смерти и сомнусе.
Он наверняка думал, что празднество в честь ныне покойной наследницы Ровены закончилось, и единственная причина, из-за которой Марселин могла улечься рядом с ним, это выпитый алкоголь.
Стефан не помнил, как они изучали рог демона, как проклятие захватило его, а он сам напал на Марселин. Он не помнил Маракса, демонов, ворвавшихся в особняк, и Брадаманту, которую он призвал с помощью собственной крови. Он не помнил, как её копьё убило его.
Он не знал, что все эти месяцы Марселин, не способная сделать хоть что-то, медленно умирала, видя его, погружённого в сомнус.
После всей боли, что она причинила ему, Марселин не имела права даже касаться его, но устоять перед соблазном проверить, что он действительно проснулся, что он двигается, моргает, говорит, смотрит и дышит, было так трудно. Она вновь крепко обняла его, ощущая его дыхание над своим ухом, и дала волю слезам.
Боги всемогущие, Марселин почти двести лет только и делала, что с переменным успехом портила ему жизнь и пыталась убить. Она была просто сумасшедшей — эгоистичной, недальновидной и ослеплённой бессмысленной местью. Она отвергала его помощь в моменты, когда на самом деле нуждалась в ней, и проклинала его за каждую минуту, которую он был рядом. Она хотела, чтобы он исчез из её жизни и никогда больше в ней не появлялся, но сейчас эти мысли казались ей дикими. Всё, чего она хотела — это касаться его, чтобы быть уверенной, что он жив, и видеть жизнь в его глазах.
Стефан смотрел на неё, не мигая, и будто бы ждал продолжения. Как и всегда, джентельмен. Он был таким столько, сколько Марселин его знала. Никогда не делал чего-то чрезвычайно странного (даже если она думала иначе), был готов оказать помощь в любом деле и охотно делился знаниями и магическими манипуляциями, которые разработал сам.
Марселин выпрямилась и аккуратно слезла со Стефана. Он медленно сел, подозрительно смотря на неё, и всё ещё ждал продолжения, которое она никак не могла озвучить. Все силы, которые наполняли её эти минуты, будто разом исчезли. Вновь полились слёзы, и Марселин даже не попыталась их утереть. Стефан протянул было руку, но замер. Разумеется, он бы ни за что сделал этого без её разрешения.
Марселин всхлипнула, протянула ладони к его лицу и прильнула к его губам.
Третий сальватор не солгал и не обманул её — он действительно разбудил Стефана, и Марселин хотела плакать от счастья.
Но Стефан не двигался. Марселин отстранилась, чувствуя, как холодеют её пальцы, и посмотрела ему в глаза. «Дура», — упрекнула она себя, с замиранием сердца следя за тем, как Стефан напряжённо изучает её лицо. Неужели она действительно настолько глупая? Марселин привыкла считать себя достаточно умной, но что, если всё это время она только притворялась и на самом деле ничего из себя не представляла?
Это же надо было додуматься — лезть к нему и целовать, когда он только-только проснулся после сомнуса, а его последние воспоминания были связаны с празднеством у фей. Марселин и впрямь была дурой.
— Не то чтобы я против, — наконец произнёс Стефан, озадаченно смотря на неё, — но, может, ты действительно выпила слишком много?
Марселин замотала головой, утирая слёзы.
— Ты не помнишь? — кое-как выдавила она.
— Не помню что?
— Что было после празднества.
— А, после. Честно говоря, нет. И я всё ещё не понимаю, почему ты здесь. Опять же, — торопливо произнёс он, и на секунду Марселин увидела, как он смутился, — не то чтобы я против.
Марселин опустила плечи, вдруг ощутив тяжесть событий последних месяцев. Стефан имел право знать обо всём, что произошло, но рассказать об этом прямо сейчас — непосильная задача для неё. Сердце всё ещё болело за Диону, не дожившую до этого момента, и Рафаэля, который отказывался с ней разговаривать.
Но вдруг в её опустевшей голове щёлкнуло, и Марселин выпалила:
— Третий сальватор вернулся.
Стефан удивлённо уставился на неё.
— Что?
— Он вернулся, — повторила Марселин, начав теребить кончики длинных волос. — Не знаю, как, но Пайпер его нашла и…
Она остановилась, когда рыдания вновь сдавили горло, и закрыла лицо руками. Стефан ведь проснулся, так почему ей так плохо и больно?
— Прошло пять месяцев, — наконец пробормотала она. — Ты убил себя с помощью Брадаманты, когда тебя прокляли. Ты совсем ничего не помнишь?
Стефан открыл рот и даже поднял указательный палец, но, замявшись и мигом растеряв всю уверенность, замер. Марселин не могла даже представить, какой хаос творится в его мыслях и как он с ним справляется. Она сама, долгие месяцы получавшая все новости едва не в числе первых, едва мирилась с ними. Прямо сейчас Стефан смотрел на неё, как на сумасшедшую, и изредка отводил глаза и пытался зацепиться за что-нибудь другое. Но, наконец, перестав блуждать по спальне рассеянным взглядом, он вновь посмотрел на неё и повторил:
— Что?
Марселин сморгнула слёзы и тряхнула ладонью, в которой тут же появилось квадратное зеркало из её лаборатории. Стефан напрягся, когда она коснулась низа его футболки, и, кажется, даже нервно сглотнул. Марселин осторожно подняла ткань и наклонила зеркало так, чтобы Стефан смог в мельчайших деталях рассмотреть шрам на своей груди.
— Я не смогла его убрать, — тихо произнесла Марселин, крепко вцепившись в зеркало — скорее для того, чтобы справиться с дрожью, чем для того, чтобы оно не двигалось и Стефан мог спокойно смотреть в него. — Все остальные раны, нанесённые демонами и их проклятиями, я устранила, но этот… Не знаю, в чём дело. Может, в самой Брадаманте. Может, моей магии было недостаточно.
— Твоей магии? — медленно и недоверчиво повторил Стефан, ведя пальцем по кривому шраму — точно от ключицы до солнечного сплетения. — Хочешь сказать, этот шрам остался после того, как ты… Что? Залечила дыру у меня в груди? Ты это сделала?
— Ага, — изо всех сил сдерживая слёзы, ответила Марселин. — Я пыталась его убрать, но…
Марселин была достаточно способной и всегда уделяла своей магии всё возможное внимание, и оттого была уверена, что является хорошей целительницей. Даже лучшей целительницей во всей коалиции. Иногда ей казалось, что сам Гаап направлял её и позволял совершать невозможное. Шрамы от любого оружия всегда исчезали под воздействием её магии, но только не этот.
Этот оставался неизменным с тех пор, как она соединила разорванные мышцы и жилы, срастила кости и восстановила все внутренности.
— На спине такой же, — ещё тише добавила Марселин. — Её копьё… Лезвие прошло насквозь, а потом она его вытащила и…
Слова застряли в горле. Марселин ещё сильнее вцепилась в зеркало. Мелькнула мысль, что такими темпами она просто сломает его.
— Это должно было убить меня, — на выдохе произнёс Стефан, наконец опустив футболку и посмотрев ей в глаза.
Марселин кивнула, сжав губы.
— Почему я не умер?
— Сомнус, — выдавила она. — Я приготовила отвар из крови Пайпер и Гилберта, и думала, что успею…
— Сомнус? — неверящим голосом уточнил Стефан. — Ты погрузила меня в сомнус?
Марселин вновь кивнула. Она предполагала, что Стефан будет дезориентирован, что на усваивание самой простой информации будет уходить значительно больше времени, чем обычно, но с каждой секундой чувствовала, как её сердце болит всё сильнее. Она должна быть сильной и собранной, потому что она целительница, ответственная за жизнь Стефана. Однако пока что Марселин была разбитой и растерянной.
— И ты пять месяцев поддерживала во мне жизнь?
— Да, — едва не пискнула Марселин.
Боги, как же ей было страшно.
Стефан резко выдохнул, прижал ладонь к груди и сжал ткань футболки. Марселин едва не подскочила на месте, решив, что ему стало хуже. Но Стефан, не двигаясь, смотрел на неё, пока его магия едва шевелилась, растекаясь в воздухе.