— До тех пор, пока вы находитесь на территории моего особняка, — напомнил Гилберт, приказав своему телу, вдруг предавшему его, не дрожать. Под взглядом жёлтых глаз Стеллы, пылавших каким-то незнакомым огнём, становилось неуютно. Страшно. — Но обстоятельства бывают разными. Поверь, я вовсе не хочу, чтобы вы, случайно оказавшись за пределами этой территории, пострадали. Я смогу защитить вас и от опасностей этого мира, и от самой коалиции, если кто-то вдруг решит действовать радикально. Но я хочу знать, ради кого я рискую. Я хочу знать, кто вы такие.
— Стелла, — едва не выплюнула она, хмурясь. — Всё. Больше мне нечего сказать.
— Ты умеешь менять обличье. Это уникальный дар, и я никогда прежде не встречал кого-то, кто обладал бы им.
Стелла отступила на шаг, с сомнением смотря на него, и Гилберт вдруг ощутил, как дышать стало легче.
— Дар? — переспросила она с сомнением.
На самом деле Гилберт не собирался использовать это слово. Оно вырвалось будто само собой, и сейчас уже ничего нельзя было исправить. Глаза Стеллы загорелись, тонкие губы растянулись в улыбке.
— Дар! — повторила она, усмехнувшись. — Звучит отлично, мне нравится!
Уголок губ Гилберта дрогнул. Это что, шутка какая-то?.. Что с этой девушкой не так?
— У вас что, никто так не умеет?
— Только перевёртыши, — честно ответил Гилберт.
Стелла скривилась.
— Фу. Я не перевёртыш.
— Тогда что это за дар? Уникальный, сильный… Никогда о таком не слышал.
Стелла смотрела на него, не мигая, а потом вдруг широко улыбнулась и рассмеялась.
— Дар, — повторила она, покачав головой. — Невероятно. Если я скажу об этом Эйкену, он не поверит. Он считает, что ты… то есть вы — очень злой и вредный принц. Он думает, что вы сделаете что угодно, чтобы избавиться от нас.
Гилберт не представлял, что ему ответить. С одной стороны, он рассматривал такую возможность, потому что это было естественным и абсолютно нормальным. С другой же, он принёс клятву, как и Третий, Клаудия, Стелла и Эйкен, и все эти дни ни один из них её не нарушил. Третий обладал магией, столь необходимой коалиции, и знаниями, о которых мог не знать даже Стефан.
В частности — информацией о том, откуда они пришли. Где-то там, в месте, о котором сигридцы не знали, Третий скрывался всё это время. И если верить Пайпер, там же был дядя Киллиан, выживший во Вторжении. Гилберт с трудом в это верил, но был обязан узнать как можно больше.
— Я не настолько ужасен, — наконец ответил Гилберт, заметив оценивающий взгляд Стеллы. — Я могу быть строг и требователен, но лишь в том случае, если иного выхода нет. Чаще всего я стараюсь достичь понимания мирным путём. Как, например, сейчас.
— Сейчас? — недоверчиво повторила Стелла.
— Сейчас. Гуляем, дышим свежим воздухом, возможно, становимся друзьями. Помнишь об этом?
— А-а-а… Да, помню.
И будто в доказательство своих слов, Стелла вновь пошла вперёд, но перед этим убедилась, что Гилберт идёт рядом.
— Но друзья не запирают друг друга в защищённых местах и не грозятся убить их, — заметила она несколько секунд спустя.
— Мы только пытаемся стать друзьями, — напомнил Гилберт, скрипнув зубами. Вся эта затея теперь казалось ему полной чушью, но, как выяснилось, иначе со Стеллой и нельзя было: многое она понимала буквально и была наивной, как ребёнок.
— Форти старается изо всех сил, а ты… вы не даёте ему даже шанса.
— А ты бы была мила и любезна с убийцей?
Стелла, казалось, всерьёз задумалась над его вопросом. Гилберт уже решил, что она не ответит, — вопрос ведь был довольно очевидным и не требовал столь долгих раздумий, — но спустя несколько минут Стелла отстранённо произнесла:
— Либо убьёшь ты, либо убьют тебя. Это закон. Так что я сама убийца. Ну как, нравится?
Она хищно улыбнулась, посмотрев ему в глаза, и Гилберт, что странно, на секунду ощутил укол разочарования. Он, разумеется, мысленно убеждал себя, что готов к любому ответу, к любым неожиданностям, которые Стелла может совершить или уже совершила. И всё равно был разочарован. Будто надеялся, что Стелла окажется не такой ужасной, как Третий.
— Здесь нечем гордится, — ответил Гилберт.
— А я и не горжусь, лишь говорю очевидное. Разве вы бы не сделали всё возможное, чтобы выжить? Разве вы бы не убили того, кто этого заслуживает?
— Я не занимаюсь линчеванием.
— Чем?
Теперь она выглядела так, будто действительно услышала какое-то новое слово и хотела узнать его значение. Ни следа уверенности, которую Гилберт видел всего мгновение назад.
— Самосудом, — подобрал другое слово он.
— А судя по тому, как вы относитесь к Форти, именно этим вы и занимаетесь.
— Не будь глупой, Стелла, — не выдержал Гилберт, фыркнув и возведя глаза к небу. — Я осторожен ради коалиции и каждого, кто доверил свою жизнь мне.
— Я свою жизнь вам не доверяла.
— Тогда почему ты так рвалась принести клятву?
Здесь Гилберт не преувеличивал: Клаудия, встретившись в лидерами коалиции для принесения клятвы, выглядела абсолютно спокойной, Эйкен — немного напуганным, а вот Стелла едва не прыгала на месте и напоминала, что они должны как можно скорее покончить с этим.
— Форти посчитал, что так будет лучше.
— Боги, — едва не выплюнул Гилберт, — хватит его так называть!
Стелла сощурилась, уставившись на него, и процедила сквозь зубы:
— Как хочу, так и называю. И вообще, — подумав ещё немного, добавила она, но уже значительно тише, — я давно не верю в богов.
***
— Тебе не обязательно постоянно быть рядом, — на всякий случай напомнил Стефан.
— Я слежу за твоим состоянием, — ответила Марселин, с какой-то невообразимой злостью сделав глоток кофе. — Если ты вдруг свалишься от усталости или боли, я должна быть рядом, чтобы помочь.
— Это было всего один раз…
Но не сказать, что Стефану не было приятно это внимание. Наоборот, он эгоистично наслаждался им и при этом прекрасно осознавал, что так быть не должно. В конце концов, Марселин целых пять месяцев следила за его состоянием, а после пробуждения от сомнуса ни на мгновение не переставала раздавать рекомендации и поить его отварами собственного приготовления.
Стефану до сих пор не верилось, что прошло пять месяцев. Не верилось, что Марселин не бросила его умирать, а спасла, использовав магию, о которой мало что знала. Теперь, зная, сколько усилий она приложила, чтобы спасти его, Стефан ругал себя за то, что пытался умереть. С другой стороны, был ли у него тогда выбор? Счёт шёл на секунды, и нужно было как можно скорее оградить Первую от опасностей. Стефан старался убедить себя, что поступил правильно, что решение, принятое им, было единственным, но неизменно возвращался к тому, что Марселин посчитала иначе. Что мешало ей даже не говорить другим о сомнусе? Последние несколько дней, в течение которых он медленно восстанавливался под присмотром Марселин, Стефан постепенно узнавал всё больше деталей о событиях пяти месяцев. Марселин сказала ему, что предложила сначала убить его, проклятого Мараксом и ещё десятком демонов, а после спасти с помощью сомнуса, и это решение до сих пор казалось самым удивительным.
Стефан ещё бы принял мысль, что Марселин предложила его убить. Боги, да ведь он и не ожидал от неё чего-то другого. Но спасти — это уже что-то совершенно другое. Стефан никак не мог понять, почему Марселин всё же решилась на это.
Шерая сказала ему, что Марселин ни на минуту не отходила от него, постоянно изучала магические книги и трактаты, искала давно утерянные источники и проверяла действие их магии сначала на себе, а уже после пыталась разбудить его. Теперь, когда все знали, что пробудить от сомнуса может только Время, эти попытки казались совершенно бессмысленными, но Стефан всё равно восхищался ими. Его совершенно не смущало, что, пока он был мёртв, Марселин постоянно была рядом. Но беспокоило, что она забыла о себе и все свои силы бросила на его спасение. Даже сейчас она совсем не жалела себя и бралась за помощь каждому. И каждый раз после того, как Эйкен избегал разговора с ней, Марселин начинала прикладывать больше усилий.