Выбрать главу

«Я знаю, что тебе это не понравится, мой милый, но я помогу, хоть и голосую против. В конце концов, мы действительно лишь дети магии и хаоса.Если к концу дня никто не изменит своего решения, в полночь Беро откроет портал на мост. Из Тайреса вас не отследят, но будьте осторожны. Я не могу быть уверена в том, что среди нас нет предателей.P.S. Я не ошиблась. Я видела правду. Пожалуйста, поверь мне, Гил. Я делаю это ради нас всех».      Шерая подняла глаза как раз в тот момент, когда Гилберт постарался незаметно утереть выступившие слёзы. Он тут же нахмурился, поняв, что она всё увидела, и зло уставился на неё.

— Почему она это сделала? — прошипел он, вскинув руку и указав на письмо. — Она клялась, что отомстит за Аннабель!

— Потому что видела правду, — спокойно ответила Шерая, щелчком пальцев воспламенив бумагу. — Сердце фей не обмануть. И королева не настолько глупа, чтобы ненавидеть Третьего только для того, чтобы сохранить гордость. Иногда приходится признавать, что ты ошибся.

Гилберт тихо рассмеялась, закачав головой.

— Она изменила своим клятвам. Она королева, а не простая фея, которая может делать всё, что вздумается! Она сама говорила мне, что он предал нас всех! Почему теперь она голосует за него?

— Потому что она нашла в себе силы попробовать. — Шерая стряхнула кусочки истлевшей бумаги, обогнула стол и аккуратно села на край, уловив, как напряглись плечи Гилберта. — Знаешь, кого подданные не станут поддерживать, от кого отвернуться? От того, кто постоянно идёт напролом и отказывается признавать свои ошибки. Я видела, как королей и королев свергали, как падали целые страны, Гилберт. Их ненавидели, потому что они верили только себе. Но мы не в Первом мире. Никто не будет осуждать тебя, если ты попробуешь и ошибёшься.

Гилберт, кое-как взглянув на неё исподлобья, — Шерая едва не физически ощущала его стыд, — тихо спросил:

— Ты в этом так уверена? Откуда ты можешь знать, что этого не повторится? Как ты можешь быть так спокойна?

— Однажды меня уже предали, Гилберт, и речь не о Третьем или Вторжении. За много лет до того, как я стала служить Ребнезару, мужчина, которого я полюбила, предал меня и использовал.

Шерая думала, что никогда больше не станет говорить о том давнем инциденте, последствия которого привели её в ребнезарское общество магов, где она отрабатывала своё наказание. История казалась ей настолько личной и глупой, что о ней не хотелось даже вспоминать. Шерая знала, что была слишком неопытной и наивной, что магия предупреждала её, а она эти предупреждения игнорировала, и не любила об этом вспоминать. Её наивность и упрямство стоили жизни целой деревне. Совет магов признал, что она была вынуждена сжечь каждый дом и убить каждого человека, который переродился в тёмное создание, однако это всё равно не спасло её от наказания за случившееся. Она добровольно помогала магу, ставшему зачинщиком чудовищного эксперимента, и даже незнание конечной цели не оправдывало её.

Шерая была глупой и наивной. И она была жестокой, когда убивала мага, затеявшего это, потому что её сердце разбили и растоптали, и ей было больно. К душевной боли добавилась и физическая: хоронить каждого, кто погиб в тот день, самостоятельно оказалось трудно. Но Шерая сделала это, потому что знала, что виновата, и не побоялась в этом признаться.

— Знаешь, что я с ним сделала?

Гилберт помотал головой. Испуг в его глазах не был связан с магией, отразившейся в её глазах, или ощущением силы, которое разлилось в воздухе. Гилберт слишком хорошо её знал, чтобы думать, что она может навредить ему.

— Убила его. Он стал вратами, как Стефан, и я должна была его остановить. Потом я убила каждого человека, который переродился в демона, и похоронила. Все дома сожгла так, что от них ничего не осталось. После этого мною занялось ребнезарское общество магов, и я несла наказание за содеянное под их чутким надзором.

Гилберт открыл рот, но Шерая опередила его, продолжив:

— Королева Сагари знала о том, что случилось, но всё равно пригласила меня на службу. Знаешь, это было где-то за десять лет до того, как твои родители поженились. И до того, как родился Алебастр, я сумела доказать, что верна Ребнезару. Я всегда была и всегда буду верна Ребнезару, который подарил мне шанс на лучшую жизнь. Знаешь, как так вышло?

Гилберт неуверенно пожал плечами.

— Я научилась управлять своей ненавистью. Сначала держала её в узде, потом и вовсе смогла отпустить. Если бы я жила только ненавистью, то я, считай, и не жила бы вовсе. Это было бы существованием, Гилберт. Не жизнью. Ты меня понимаешь?

Он, возможно, и понимал, но не мог в этом признаться. Он был достаточно упрямым, — пошёл этим в Жозефину, которой досталось упрямство вместе с кровью Дасмальто, — и ненавидел признавать свои ошибки. Гилберт мог убиваться даже из-за незначительной оплошности. Оговорки, неудачной шутки, случайно допущенной в письме ошибки, вроде не того знака препинания или уж слишком сильного наклона, из-за которого нельзя было сразу прочитать слово. Гилберт жил с чувством вины за то, что не может с первого раза всё сделать идеально, и ненавистью за ошибки, которые никак его не касались.

— Алебастр приказал мне защитить вас, — строго произнесла Шерая, но вопреки тону её жест был очень нежным: она убрала со лба Гилберта несколько прядей и аккуратно пригладила его волосы, помня, как он ненавидит ужасную причёску. — И я буду вас защищать. Даже друг от друга, если это потребуется.

Гилберт открыл рот и снова закрыл его. Шерая видела, как ему трудно, но не помогала — это было тем, что он должен был сделать самостоятельно. Время близилось к вечеру, крайнему сроку, обозначенному коалицией для принятия решения, однако Шерая была готова ждать хоть целую вечность. Гилберт должен был прийти к нужному решению самостоятельно. Он был слишком умным, чтобы сдаться и продолжать упрямиться только из-за того, что это не то, чему его учили.

Наконец он, — может быть, даже через целую вечность, в течение которой Шерая терпеливо ждала, — посмотрев ей в глаза, опустив голову, словно ребёнок, провинившийся в чём-то.

— Прости, что я накричал на тебя, — пробормотал Гилберт. — Я не хотел, я… Нет, я хотел, потому что был очень зол, но я не хотел кричать на тебя! Я… Я очень устал, — едва слышно произнёс Гилберт на выдохе. — Я хочу, чтобы это всё закончилось, чтобы он… Чтобы Фортинбрас был Фортинбрасом…

Что ж, это прогресс: Гилберт впервые произнёс его имя.

— Он старается. Если бы он этого не хотел, не думаю, что он бы позволил унижать себя на суде.

— Никто его не унижал, — пробурчал Гилберт, — всё было по справедливости.

— Гилберт.

Он вздохнул, понимая, что не сумеет доказать свою правоту, и опустил плечи.

— Если Райкер прав, — между тем продолжила Шерая, — а он прав, как мы смогли убедиться, то вам придётся работать вместе, потому что ты совершенно точно не оставишь Третьего без надзора.

— Ни на секунду, — скрипнув зубами, подтвердил Гилберт. — Пусть только попробует куда-то смыться, я тут же его найду и…

— Значит, тебе придётся постараться, чтобы дело не дошло до желаемой Данталионом драки. Я знаю, — мягче произнесла Шерая, поймав его растерянный взгляд, — что это тяжело. Но иногда приходится принимать тяжёлые решения и делать всё от себя зависящее. Я знаю, что ты справишься. Ты умный, сильный и смелый, Гилберт. Ты справишься со всем, что тебе встретится.

Гилберт быстро заморгал, но Шерая не стала притворяться, будто не заметила этого. Приподняв его лицо, она рукавом пиджака вытерла уголки его глаз от слёз и, улыбнувшись, поцеловала в лоб.

— Я поддержу любое твоё решение не потому, что ты король, а потому что я люблю тебя, Гилберт. И я знаю, что ты поступишь правильно.

***

Стелла немного волновалась из-за большого количества людей, которым Гилберт приказал явиться в столовую. И, разумеется, Стелла волновалась из-за того, что он не сразу приказал Энцеладу угомонить Клаудию, которая попыталась расцарапать Фортинбрасу лицо. Она ругалась, кричала и спрашивала, какого ракса он скрывал от них свои шрамы. Гилберт, казалось, наслаждался этим зрелищем с неподдельным восхищением, из-за чего уже Стелла хотела наброситься на него. Но, к счастью, он всё же отдал приказ, и хотя Энцелад не успел даже оттащить Клаудию подальше, та мгновенно успокоилась и притворилась, будто ничего не произошло.