Стелла слушала не его торопливую историю, которую он явно выбалтывал исключительно из-за волнения, а прерывистое дыхание Эйса, застывшего на месте. Стелле потребовалось ещё пара секунд, чтобы понять, почему он так удивлён, когда Эйкен, будто очнувшись, громко спросил:
— Погодите, а как же я?
***
Эйкен никогда прежде не ругался с Фортинбрасом, Стеллой или Клаудией так серьёзно. Все их ссоры были незначительными, глупыми, детскими. Такими, которых, как говорил Магнус, не хватает человеку его возраста. И хотя Эйкен мирился с постоянными шутками про свой возраст, сейчас он был очень зол и разочарован.
— Я могу помочь! — не отступал он, напрочь забыв о том, что они здесь не одни. — Я знаю Дикие Земли лучше них!
— Эйкен, пожалуйста, хватит! — повысил голос Фортинбрас. — Я знаю, что ты силён, знаю, что ты можешь помочь, но это слишком рискованно. Ты ребёнок, Эйкен.
Он ненавидел, когда ему об этом говорили. Какая разница, сколько ему лет? Он был умнее и сильнее всех своих сверстников. Ему было тринадцать, а он выжил в двух Башнях!
— Пожалуйста, — терпеливо повторил Фортинбрас, приблизившись к нему. Он, казалось, и сам забыл, что за ними наблюдают, что время утекает, как песок сквозь пальцы. — Я знаю, что ты сильный. Поэтому я хочу, чтобы ты остался здесь, вместе с Шераей и Эйсом. Я хочу, чтобы ты тут за всем приглядел, — совсем тихо произнёс Фортинбрас, заглянув ему в глаза. — Я могу доверять только тебе.
— Ты говоришь это только для того, чтобы остался!
— Да, и я не стыжусь этого! — рыкнул Фортинбрас, чем сильно удивил Эйкена. — Я хочу, чтобы ты остался здесь, потому что здесь безопасно. Тебе больше не нужно бороться за жизнь, Эйкен, не нужно постоянно доказывать свою силу. Ты можешь немного отдохнуть. Пожалуйста, Эйкен, останься. Я не могу потерять и тебя.
Да, да, да. Это было логично и правильно. Фортинбрас любит его и не хочет, чтобы он пострадал. Они все его любят и хотят, чтобы он остался в безопасном месте, потому что он, в отличие от них, ещё ребёнок. Дети не должны сражаться за свою жизнь каждый день. Они могут остаться в безопасности, потому что они дети. У них должны быть моменты радости, глупые игры, которые приносят им удовольствие, и безумные идеи, которые кажутся просто гениальными. Магнус всегда так говорил.
Но Магнуса больше нет, а Эйкен… Эйкен по нему скучал. Очень сильно. Он хотел крепко обнять его и никогда больше не отпускать, хотел услышать совет, который ещё слишком рано слушать, и узнать что-нибудь совершенно новое и дикое о мире. Он хотел учиться дальше и не бояться, что у него что-то не получится, потому что Магнус всегда рядом и поможет.
Но Магнуса они не уберегли. Они не уберегли и Розалию. В одном Фортинбрас был прав: если Эйкен останется в этом мире, рядом с Шераей, с которой сальватор хорошо ладил, ему ничего не будет угрожать. Он не пострадает и не погибнет, не подвергнет свою жизнь риску. Зато рисковать будут Фортинбрас, Стелла и Клаудия.
Фортинбрас сказал, что не может потерять и его, но и Эйкен не мог потерять их. Что, если он никогда больше их не увидит?.. Они — его семья, всё, что у него было все эти годы. Всё, что ему было нужно.
— Ненавижу тебя, — процедил Эйкен, безуспешно глотая слёзы. — Ненавижу тебя за то, что ты прав! Почему ты всегда прав?!
Фортинбрас мягко улыбнулся ему и, несмотря на красноречивое покашливание Гилберта, протянул к Эйкену руки, однако тот соскочил со стула и, толкнув сальватора, быстро вышел из столовой.
Фортинбрас был прав: Эйкен ребёнок, а дети не должны сражаться за свою жизнь.
Эйкен хотел провалиться сквозь землю. Дурацкий возраст! Почему Дикие Земли наградили его хаосом, почему он ни на день не постарел с тех пор, как выбрался из первой Башни? Ему что, до конца дней оставаться ребёнком, которой вынужден слушаться старших? Он тоже может помочь. Он сильный, умный, находчивый, его тени — уникальны и неповторимы, он…
Он ребёнок. Ему тринадцать лет, и для этого возраста Эйкен слишком часто сражался за свою жизнь.
Остановившись в одном из коридоров, он, всхлипнув, сел на пол, прислонившись спиной к стене, и притянул колени к груди. «Дурацкий возраст! — думал Эйкен, старательно заглушая мысли, твердившие о том, что Фортинбрас бесконечно прав. — Дурацкие взрослые! Все дурацкие! Почему я вообще должен…»
— Ты не против, если я присяду, Эйкен?
Он вздрогнул, поднял голову и из-за слёз увидел только расплывчатый силуэт. Он не сразу узнал голос, а когда узнал, сильно удивился. Марселин никогда не называла его имени, всегда обращалась как к Рафаэлю, которым он не был.
— Мне плевать, — буркнул он, уткнувшись лицом в колени. — Взрослые всегда делают только то, что хотят, и на моё мнение им плевать! Можешь хоть лечь тут, мне всё равно!
Марселин села напротив и вытянула ноги, перекрывая коридор.
— Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но можно я тебе кое-что скажу?
— Да без разницы! — выкрикнул Эйкен, вцепившись в волосы. — Делай, что хочешь!
— Я хочу поговорить, но если не хочешь ты — я уйду.
И она затихла, отвела взгляд, лишь изредка смотрела на него, будто ждала реакции. Но Эйкен никак не мог с собой справиться. Он всё ещё хотел провалиться сквозь землю, хорошенько побить Фортинбраса и при этом вцепиться в него крепко-накрепко и на всю оставшуюся жизнь.
Фортинбрас был прав. Эйкен знал это. Сама идея похода в Дикие Земли с целью нахождения Некрополей и Лабиринта, а также освобождения богов была безумной, и оттого требовала участия только самых сильных, готовых к чему-то настолько опасному. Эйкен таким не был. Он знал, как выжить в Диких Землях, но теперь, узнав, что такое спокойная жизнь в этом мире…
Правда была в том, что Эйкен не хотел возвращаться в Дикие Земли. Тот мир был ужасным местом, одной сплошной Башней, которая постоянно испытывала их. Они не видели солнца, не знали, встретят ли завтрашний день, не потеряют ли кого-нибудь из тех, кто был дорог им. Они жили в страхе и неведении, потому что не имели выбора. Но сейчас у Эйкена был выбор, и как бы сильно он ни убеждал себя, что ещё думает, ответ уже давно был ему известен.
Эйкен не хотел возвращаться в Дикие Земли, но и не хотел отпускать свою семью. Что, если они не вернутся?.. Что, если они погибнут, а он даже не узнает, как и…
— Почему ты согласилась? — прохныкал Эйкен, подняв заплаканные глаза на Марселин. — Почему ты согласилась стать якорем для Николаса?
— Потому что он дорог мне. Он напоминает мне вас с Карлосом. Я знаю, — тут же добавила она, возведя глаза к потолку, — что ты ничего не хочешь об этом слышать, но… И мне будет спокойнее, если ты останешься здесь.
Эйкен недоверчиво сощурился. Почему она такая упрямая?.. Почему верит, будто он её брат? У Эйкена было только две сестры, которые были согласны с Фортинбрасом в том, что ему следует остаться в этом мире. Марселин не была его сестрой.
Так ведь?..
На мгновение Эйкену показалось, что он уже где-то видел её: этот наклон головы, блеск ярких глаз, широкую улыбку. И этот голос… Мягкий, терпеливый, напоминавший Эйкену большой тёплый дом, запах домашнего хлеба и сладостей, вкус которых ощущался на языке.
Нет, это просто наваждение. Это неправда. Марселин — не его сестра. Даже Фортинбрас не знает, была ли у Эйкена когда-либо семья.
С другой стороны, не означает ли это, что Марселин и впрямь может быть его сестрой?..
— Это неправда! — яростно выпалил Эйкен. — Я не твой брат, хватит говорить об этом!
— Не знаю, почему ты ничего не помнишь, — сдавленно пробормотала Марселин, — но восемнадцатого апреля у тебя был день рождения. Я испекла твой любимый калатравский хлеб. Ты помнишь, что это? Это пудинг с карамелью…
Карамель. Эйкен чувствовал её сладость во рту, помнил тот странный сон, который приснился ему в храме целительниц недалеко от Серебряной реки. Это действительно был только сон?..
— Карамель? — неуверенно повторил он, постаравшись утереть слёзы с лица. — Я не помню, чтобы когда-нибудь ел карамель.
— О, ты обожал её! Хочешь, я приготовлю тебе?
Эйкен фыркнул. «Дурацкие взрослые…»