И сколько бы она ни говорила, что Гилберт не виноват в случившемся, сколько бы он ни соглашался с этим, он всегда возвращался к тому, с чего начал. Первым чувством, которое он испытал, оказавшись в этом мире, была боль — боль от потери, непонимания и мер, которые ему пришлось принять, чтобы хоть как-то загладить вину Третьего сальватора.
Гилберт считал, что для этого он старается недостаточно, и потому всегда спрашивал, как Шерая терпит его. Поначалу она отвечала ему, убеждала, что его вины в случившемся нет, — Гилберт был ребёнком, как бы он сумел распознать момент, когда всё пошла под откос и Третий сальватор решил предать их? — но добиться от него хоть какой-нибудь другой реакции, кроме самоуничтожающей, было очень сложно. Со временем Шерая научилась понимать, когда следует дать ответ, а когда промолчать и просто слушать. Она была ближайшим для Гилберта человеком, но даже ей он не говорил всего — с моментами, подобными этому, когда он говорил откровенно, следовало быть очень осторожными.
— Как ты меня терпишь? — повторил Гилберт, приложив руки к груди и сжав рубашку так резко, что ткань громко затрещала. — Я же ничего не могу сделать, ничего не могу исправить… Он всё испортил, а я…
А он пытался хоть как-то доказать, что всё, случившееся во время Вторжения, было лишь огромной ошибкой, следствием запутанной истории, которую никто из них не знал.
По крайней мере, раньше.
На ребёнка, пережившего Вторжение, легко повлиять, и коалиция влияла, даже не замечая этого. Все зачатки хрупкого доверия к Третьему сальватору, только-только начавшие появляться уже в этом мире, когда Гилберт стал думать о том, что вынудило Фортинбраса предать миры, были зверски уничтожены тем, что они видели. Многие маги, всё же оказавшиеся в этом мире, но умирающие, отдали свои жизни, чтобы показать то, что они видели в Сигриде — Третьего сальватора, превращавшего Переходы и порталы в бреши, через которые лезли демоны. Кто-то так же, как и Гилберт, видел, как Третий сальватор голыми руками убивал сигридцев или натравливал на них чудовищ.
Сознание тринадцатилетнего ребёнка было слишком хрупким, чтобы выдержать так много жестокости за столь короткий срок, и Гилберт сдался. Поверил, что Третий сальватор предал миры, и возненавидел.
Но Шерая видела то, на что другие не желали смотреть.
Она изучила каждый кристалл памяти, в котором был Третий сальватор во время Вторжения, запомнила каждую историю, но не понимала, как другие не замечали несостыковок и знаков, вызывающих слишком много вопросов.
Третий сальватор был сильным, но действительно ли он мог открыть портал из одной точки мира в другую за считанные секунды, чтобы лишить жизни сразу нескольких магов, пытавшихся его остановить? Почему у тех, кто чудом избежал его магии, были провалы в памяти? Шерая не исключала, что такое могло возникнуть из-за сильнейшего стресса и угрозы жизни, но знала, что было что-то ещё.
Жесты, взгляды, действия, слова, интонации — всё это у Третьего сальватора в чужих воспоминаниях было разным, но не все знали его достаточно хорошо, чтобы заметить разницу. Кто-то просто не желал видеть её, предпочитая удобную ложь, чем горькую правду, но Шерая всегда действовала, обдумывая каждый свой шаг, и не шла на поводу у эмоций.
Она знала, что предательство Третьего сальватора покрыто тайной, которую никто не желает разгадывать. Порой казалось, что только она пыталась докопаться до правды.
— Почему он сделал это?.. — прошептал Гилберт, смотря ей в глаза. — Что пошло не так?
— Не знаю, — тихо ответила Шерая, поглаживая его по голове.
— Всё было так хорошо… Алебастр и Мария должны были пожениться, и мы смогли бы усмирить кланы… — рассеянно бормотал Гилберт, делая редкие паузы между словами и глотая слёзы. — Почему я должен отвечать за его ошибки?
— Не должен, — уверенно возразила Шерая. — Мы не знаем всей правды, зато я точно знаю другое: ты не должен отвечать за его ошибки.
Гилберт сильно страдал из-за повышенного чувства ответственности. Он часто брал на себя заботу о других людях и решал их проблемы, ведь почему-то думал, что ответственен за это. После исчезновения Пайпер он был раздавлен едва не хуже Джонатана, потому что поверил, что должен был всеми возможными способами защитить её. Сейчас он только-только начал возвращаться к прежнему себе, но всего один разговор с Сонал, за которым Шерая даже не смогла уследить из-за необходимости встречи с Кеменой, и Гилберт сделал шаг назад, если не несколько.
Шерая привыкла мыслить рационально, но ей хотелось вытрясти из принцессы Лэндтирса всю душу.
— Я просто хочу знать, почему он предал меня… — бесцветно проговорил Гилберт, медленно принимая сидячее положение. Если Кемена не могла двигаться нормально из-за смеха и хаоса, продолжавшего разрушать её тело, то Гилберта трясло из-за срыва, который едва успел закончится. — Что было важнее нас всех?
Он не просил Шераю дать ответ, она видела это по его глазам, чувствовала по хватке, в которой оказались её ладони, но всё же осторожно ответила:
— Правда может тебе не понравится.
— Правда в том, — неожиданно резко продолжил Гилберт, — что он нашёл что-то, что было важнее семьи и дома, и бросил всех нас, даже не пытаясь объясниться!
Шерая не была с этим согласна. Когда с исчезновения Пайпер прошло несколько дней, Кит рассказал им, что случайно увидел воспоминания Йоннет и что чувствовал то же, что и сальватор. На несколько мгновений он будто занял её место и в полной мере прочувствовал, как Третий сальватор пытался успеть к умирающей Йоннет, как много магии он вкладывал, чтобы удерживать порталы открытыми для тех, кто нуждался в них, и с какой скоростью закрывал бреши. Кит выглядел подавленным, говоря об этом, а когда подключился Эйс и стал яростно доказывать, что Пайпер двигалась в правильном направлении в своём собственном расследовании, уныло кивал, будто не хотел участвовать в этом, но не мог иначе. Проверить, действительно ли всё было так, как видели Кит и Эйс, было невозможно, но о принципах работы кристаллов памяти Шерая знала достаточно. Возможно, кристалл Йоннет был лишь небольшой частью того объяснения, в котором нуждался Гилберт, но он отказался принять его без доказательств и вряд ли примет сейчас, если Шерая напомнит.
Она не верила, что в какой-то момент в сознании Третьего сальватора что-то сдвинулось настолько, что он впустил в Сигрид легионы демонов. Такой мощью не мог обладать даже сальватор Времени. Для всего существовало логичное объяснение, и Шерая была уверена, что предательство Третьего сальватора не исключение.
Но если она скажет об этом сейчас, Гилберт ей не поверит, отвернётся и закроется, и она никогда больше не сможет до него достучаться. Даже если Кемена была права, говоря о лживой любви, Шерая не была готова расставаться с этим чувством.
Она верила, что её любовь настоящая, и была готова вечность отдавать её Гилберту.
— О боги, — выдавил он, растерянно оглядываясь по сторонам. — О боги, боги боги… Зачем я всё это сломал?.. Боги, Шерая! — он впился в её плечи, придвинувшись ближе, и уставился на неё глазами, полными слёз. — Прости меня, прости! Я не хотел, правда… Не понимаю, как я…
Гилберт сильно страдал из-за повышенного чувства ответственности и стыда практически за каждое своё действие. Этого чувства не было, когда он жил в Сигриде — оно появилось уже здесь, во Втором мире, когда он методом проб и ошибок заново строил свою жизнь, заслуживал доверие коалиции и пытался привести мысли в порядок или хотя бы его подобие. Он умел казаться уверенным, но только самые внимательные замечали, когда он был по-настоящему растерян и напуган или стыдился того, что делал, даже если его действия были нормальными для той или иной ситуации.