Коалиция нуждалась в Сонал, но Сонал, похоже, не нуждалась в них, раз продолжала упрямиться и строить из себя страдалицу.
Даже сейчас она с вызовом смотрела на Гилберта и будто ждала, когда он уступит, признает её превосходство и откажется от своего. Возможно, в прошлом, ещё в Ребнезаре, он бы так и сделал. Будучи ребёнком, он восхищался не только её красотой, но и умом, который она демонстрировала, прибывая к их двору. Она никогда не задерживалась дольше, чем на пару недель — будучи главной наследницей лэндтирского трона, её внимание требовалось на родине. Однако она также была обручена со вторым принцем Ребнезара, и потому была обязана изредка появляться у них. Её визиты начались, должно быть, когда Гилберту было десять: впервые войдя в тронный зал, она сияла, будто была с ног до головы украшена золотом, и напоминала настоящую королеву, даже не принцессу, коей и являлась на тот момент.
Впервые оказавшись при дворце Ребнезара в качестве гостьи, Сонал очаровала едва не каждого. Она сумела найти подход даже к их не особо общительному дяде Киллиану, и Гилберт думал, что это хороший знак. Сам он никогда не слышал от Сонал ни одного дурного слова: она сама сказала ему, что всегда мечтала о младшем брате, и его, Гилберта, она так и воспринимает. «В конце концов, мы совсем скоро породнимся», — с улыбкой сказал она, когда Гилберт хотел обнять её, но не решился, посчитав, что эти действием оскорбит её. Он не знал её так долго, как Марию: та практически выросла при дворе и с четырнадцати лет была обещана Алебастру, тогда как Сонал было уже двадцать на момент заключения брачного договора между Ребнезаром и Лэндтирсом. Его старший брат, которому тогда было всего девятнадцать, говорил, что какая-то нужда толкнула Лэндтирс на принятие столь резкого решения, но тогда Гилберт не понял, что конкретно за нужда это была.
Сонал ему нравилась. Он считал, что его брату повезло: хоть ему и придётся оставить Ребнезар и в Лэндтирсе быть королём-консортом, чем полноправным королём, рядом с ним будет действительно мудрая королева. Вот только он сам этому почему-то не был рад.
Фортинбрас объяснил ему, что Сонал не идеальна. Она умеет притворяться милой и любезной, умеет очаровывать всех и каждого, но она также умеет кричать так, что дрожат стёкла в окнах, и бить слуг за то, что они посмели ей перечить. Фортинбрас сам остановил её, когда она швырнула подушку в одного из слуг, приставленных к ней в ребнезарском дворце.
Гилберт не понимал, как это возможно, и не поверил Фортинбрасу. Но потом он стал замечать детали, которых раньше совсем не понимал: взгляд Сонал, направленный на кого-либо, поджатые губы, движения рук, будто она отгоняла мелких сошек, едва видимый наклон головы, который был знаком её стражникам. Гвендолин, единственная принявшая Сонал достаточно холодно, повторно объяснила Гилберту, что Сонал лишь поддерживает образ любящей и заботливой принцессы. «Какое ей дело до нашей страны? — говорила Гвендолин, отвечая на сбивчивые вопросы Гилберта на тему того, что Сонал не может быть такой двуличной. — Она вернётся в Лэндтирс и будет править. Она королева, Гил, а Фортинбрас даже не будет иметь реальной власти. Ей достаточно поддерживать образ, и всё».
Гилберт думал, что его просто дурачат. Но потом, в день, когда двое сальваторов явились к их двору и сказали, что пришли за Третьим, он увидел, как Сонал сорвалась. Ещё даже не отойдя от тронного зала на достаточное расстояние, она кричала на лэндтирского советника, прибывшего вместе с ней, и требовала встречи с королём и королевой для подписания нового брачного договора — первый перестал действовать в тот самый момент, когда король Роланд с помощью короны великанов засвидетельствовал связь Фортинбраса с Арне.
Гилберт испугался. Ему было одиннадцать, и его вполне могли поставить перед фактом быть обручённым с Сонал. Разница в возрасте её даже не волновала — Гилберт понял это давно, когда до Ребнезара всё чаще доползали слухи об истериках принцессы и её переменчивом настроении.
Возможно, в прошлом Гилберт бы и признал её превосходство. Либо из-за того, что был ослеплён её совершенством, либо из-за страха, который появился позже. Но Вторжение научило его не отступать даже в самых сложных и, казалось бы, безвыходных ситуациях.
— Ваше Высочество, — старательно удерживая улыбку на лице, сказал Гилберт, — нам незачем спорить. Как насчёт прогуляться по моему саду? Уверен, вам…
— Свет Арраны не гаснет, — практически выплюнула Сонал, перебив его, и, развернувшись, стремительно вышла.
Уннер, которой Гилберт сказал всё время быть рядом с принцессой, появилась будто из пустоты и тут же последовала за ней. Уннер с рождения имела тёмно-серую кожу и чёрные волосы, на фоне чего её серебристые глаза казались совсем светлыми и частенько пугали других фей — так Гилберт слышал от королевы Ариадны. Сама Уннер о том, чем занималась до Вторжения, не распространялась, но благодаря Сердцу фей Гилберт знал, что на неё можно положиться. Он был немало удивлён, когда она предложила свою службу ему, а не Ариадне, но с её совета согласился заключить сделку, и с тех пор прошло больше двадцати лет. Уннер всегда умела исчезать так, что её никто не мог найти, и при этом находится на виду у всех. Она будто становилось невидимой, что, Гилберт знал, было невозможным — и что сильно бесило Сонал. Ей не нравилась фея, следующая за ней по пятам и молча исполняющая всё её приказы, но способная рыкнуть, если на неё будут повышать голос, и незаметно подкрадываться.
Гилберт бы порадовался тому, как Сонал дёрнулась всем телом, стоило Уннер сказать, что она может принести чай в комнату, если принцесса того желает, если бы не слова, до сих пор гремящие в ушах.
«Свет Арраны не гаснет» — не только девиз рода Арраны, стоявшего во главе Лэндтирса, но и напоминание каждому сигридцу: люди из рода Арраны всегда знают правду. Это дар, священный и несгибаемый, благодаря которому суд Лэндтирса всегда считался одним из самых справедливых во всём Сигриде.
Гилберт считал, что Свет Арраны был утрачен во Вторжении, но теперь он не был в этом уверен. Он никогда не слышал, чтобы Сонал демонстрировала наличие столь уникального дара или использовала его, но, возможно, он был просто слепым и глупым, раз не замечал очевидного — он ведь даже не сразу понял, что при дворе Ребнезара Сонал притворялась.
Возможно, она притворялась и сейчас.
Или же Свет Арраны действительно в её крови и, следовательно, Сонал всегда узнает правду, какой бы жестокой она ни была.
Гилберт сжал край стола, но в последнюю секунду одумался и ослабил хватку. Он и так сломал лестницу, и за это особняк, который должен был всегда выводить его к нужному месту, пару раз запутывал его. Особняк, разумеется, не имел разума, но магия была связана с Гилбертом и Шераей — вполне вероятно, что Гилберт сам себя путал, лишь бы не признавать того, о чём говорила Сонал.
Она вполне могла лгать, но что, если в тот раз она была максимально честна? Что, если она говорила правду о Третьем сальваторе?
— Гилберт, — тихо позвала Рокси.
Он почти забыл о её присутствии, но, к счастью, сумел подавить дрожь от испуга и даже посмотреть на неё. Рокси молча указала на его тарелку, откуда Салем пыталась утащить кусочки десерта.
— Прекрасно, — вздохнул Гилберт, проводя ладонью по лицу. — Что ещё она ест?
— Всё, кажется. Один раз попыталась съесть руку Алекса.
— Объясни ей, чтобы она ничего в моём доме не портила. Я скажу Одоваку, что теперь у нас живёт всеядная кошка, но если она хотя бы царапину оставит — я буду очень зол.
— Салем хорошая, — пробормотала Рокси, протянув к кошке руки и отодвинув её от чужой тарелки.
Рокси сидела справа от Гилберта, на месте, которое обычно занимала Шерая, и даже это не нравилось Сонал.
— Она же… Её Высочество же не потребует выгнать Салем? — спросила Рокси опасливо косясь на двери, будто Сонал могла услышать их разговор, вернуться и собственноручно вышвырнуть драу из особняка.