– Раньше? То есть когда ты командовала, – указала Джен.
– Я никогда не командовала, – раздраженно возразила Ева. – Он помогал, вносил свой вклад, делал что мог. Но теперь… Работа, одно, другое… Господи, мне это напоминает жизнь с Деннисом.
Некоторое время они сидели молча, уютно устроившись рядышком на диване.
– Может, ему не нравилось, что ты не хочешь выходить за него замуж? – предположила Джен.
– Я просто не хочу повторять то, на чем обожглась. Жуть. Не хочу снова становиться женой. У меня это уже было. С фатой и всем прочим.
– А ты не путаешь понятие «замужем» с понятием «замужем за Деннисом»?
Ева усмехнулась.
– Ну спасибо. Я ведь тоже замужем, – напомнила Джен. – И что? Неужели и я, по-твоему, всего лишь коврик у двери?
– Кстати, почему вы поженились?
– А ты разве при сем не присутствовала? – спросила Джен. – Догадаться нетрудно. Захотелось устроить вечеринку и сообщить всем, как мы любим друг друга. И надо тебе сказать, кольцо на пальце и бумажка помогают. Помогают держаться вместе.
– Неужели после брака между вами ничто не изменилось?
– Почти ничто.
– Значит, что-то все-таки изменилось?
– Мои родители стали относиться к Райану значительно лучше. Приняли его окончательно. Разве это плохо? Ну, и мы стали больше спорить из-за домашнего хозяйства. А в остальном все осталось по-прежнему.
– Хм…
– Я умираю от голода.
Они стали смеяться как сумасшедшие.
– Боже, как трогательно! Если сейчас сюда зайдет Анна и увидит нас в таком виде… она меня убьет.
– А что тут плохого? Все естественно! – Джен сделала последнюю затяжку. – Неплохо. Дашь ей попробовать. Может, немного расслабится. Для пятилетней девочки твоя Анна уж больно скованная.
– Замолкни! – Ева ткнула подругу локтем под ребра.
Так они и расстались. Со слезами. Маленький фургончик увез вещи Джозефа. Ева пребывала в отчаянии. Он пребывал в отчаянии. Дети тоже.
Денни заявил матери, что с ней, наверное, не все в порядке. Том расплакался. Анне потребовалось несколько недель, чтобы осознать: папа здесь больше не живет. Когда он приехал за ней в первый раз, чтобы взять с собой на выходные в Манчестер, она устроила настоящий рев, не желая оставлять мамочку, не желая с ней впервые в жизни расставаться. Одной было невыносимо. В ту первую субботу Ева ушла гулять и принесла с прогулки двух котят.
Попытки примирения были, однако долговременных результатов не давали. В последний раз они договорились о том, что Джозеф приедет на рождественские праздники и проведет в доме три дня. Ради Анны. Вино, свечи, восторг девочки… Слезы, ностальгия и секс в ванне с плещущейся через край водой, среди прыгающих по волнам резиновых уточек и лодочек… Несколько часов они чувствовали себя счастливыми.
Но к тому времени Джозеф уже встречался с кем-то и из Лондона уехал насовсем, а она… она не хотела рисковать покоем детей ради «отношений».
– Все слишком сложно. Я сам не знаю, чего хочу, и ты тоже, – сказал Джозеф, поглаживая ее по волосам, перед тем как поцеловать в щеку и отправиться спать на диван.
Результатом этого рождественского всплеска эмоций стало то, что она забеременела. Отвратительная шутка, да? Еве уже было тридцать девять, и в таком возрасте женщине трудно ожидать от своего тела особых сюрпризов, так что прошло пятнадцать недель, прежде чем она, окончательно во всем убедившись, донесла новость до Джозефа. Он сам предложил приехать, и они провели долгий, невероятно тягостный уик-энд, обговаривая все условия. В глубине души она надеялась, что ребенок вернет их к тому времени, когда все было в полном порядке. Увы, как выяснилось, Джозеф оказался не готов бросить работу и расстаться с Манчестером.
– Так, как было, уже не будет. Если мы меняемся, это не означает, что мы меняемся в худшую сторону, – уверял ее он.
Последнее предложение прозвучало уже по телефону, поздно вечером, со слезами, но Ева отвергла и его, заявив, что все кончено, что она не пойдет на уступки даже ради будущего ребенка.
– Я не буду тебя больше просить! – закричал он в трубку. – Ты сделала все, чтобы оттолкнуть меня от вас. Ты никогда не хотела выходить за меня замуж, не хотела, чтобы я был рядом. Наверное, предпочитаешь такую жизнь, в одиночестве. С детьми. Ты никогда об этом не думала?
Она была настолько убита горем, что ничего не ответила.
– Это твой последний шанс, – предупредил, всхлипывая, едва не плача, Джозеф. – Захочешь, чтобы я вернулся, попросишь сама.
Глава 7
Наступил понедельник. Едва приоткрыв дверь кабинета, Ева грустно улыбнулась – стопка папок по-прежнему лежала на столе, там, где она их оставила, уходя с работы в пятницу. Феи-делопроизводители, если они и существовали, так и не пришли ей на помощь.
Зато на столе сиял квадратик солнечного света, и в комнате пахло гиацинтами, которые успели распуститься на подоконнике и теперь, испытывая жажду, печально клонили головки книзу. Было начало апреля, о чем напоминали и полоски грязи у Евы под ногтями – она провела выходные, роясь в земле, избавляясь от сорняков, высаживая саженцы и пестуя рассаду. В саду раскрылись нарциссы, тут и там расцвели тюльпаны, а по листочкам салата уже вовсю ползали улитки.
Ну да ладно, всему свое время. Сейчас она пришла на работу, и ей еще предстояло разобраться с кипой бумаг высотой в два фута. Но прежде – полить цветы, наполнить чайник и проконсультироваться с Лизой и Джесси насчет ленча.
Сколько ни отвлекайся, а твою работу за тебя никто не сделает. Придя к такому выводу, Ева раскрыла первую папку. Вот уже на протяжении пятнадцати лет она занималась юными правонарушителями и знала все их хитрости, уловки и слабости.
В бумагах, как обычно, речь шла о хорошо знакомом: парни из бедных семей ищут и находят неприятности. Из года в год одно и то же: похожие мальчишки, похожие неприятности, похожие проблемы. Она наталкивалась на знакомые фамилии, видела знакомые лица и порой спрашивала себя, не работает ли она привратником, открывающим одну и ту же дверь. С другой стороны, здесь же, в нижнем ящике стола, лежали записки, а иногда даже фотографии и письма тех, кто свернул с кривой дорожки, кому пошла на пользу трудотерапия, кто научился чему-то полезному на общественных работах, кто встретил кого-то нового… или, может быть, только может быть, принял к сердцу что-то сказанное или сделанное ею и отошел в сторону, изменился, стал другим.
После часа работы с бумагами пришло время первого в этот день правонарушителя, девятнадцатилетнего Даррена Гилберта. Задержан полицией в краденой машине с пакетиком кокаина в ботинке.
Высокий, в сдвинутой на затылок бейсбольной кепочке, с выбритой головой, он вошел в кабинет небрежной шаркающей походкой. Руки в карманах.
– Здравствуй, Даррен, – со всей возможной строгостью сказала Ева.
В свои девятнадцать лет юноша старался выглядеть крутым парнем. На нем были красный спортивный джемпер и мешковатые джинсы раскрученной благодаря рекламе фирмы. Ох уж эти тинейджеры с их трогательными фетишами-ярлычками! Как будто какой-то лейбл может сделать тебя другим человеком или приблизить к миру «Пош» и «Бекс». На запястье висел дешевый металлический браслет с выгравированными инициалами.
Юноша сел на стул, откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, едва не касаясь грязной подошвой письменного стола. Ева постаралась сделать вид, что ничего такого не замечает.
Разумеется, она не верила его объяснениям насчет того, что он «просто помогал одному приятелю… не знал, что машина угнанная», а потому, выслушав наспех сочиненную историю, ясно выразила свое к ней отношение:
– Разве тебе не приходило в голову, Даррен, что владелец транспортной компании на самом деле крутой наркодилер?
– Не-а, – неуверенно протянул он, и Ева сразу поняла, что парень уже смекнул, в какую передрягу вляпался.