Гремит артиллерийский ураган,
Комбат убит, а каждый третий ранен.
Сестре бы впору в обморок упасть
И хоть на миг, да ускользнуть от ада.
Но фронтовая Золушка опять
Ползет туда, где «правят бал» снаряды,
Где щедро льется кровь, а не вино,
Где ей навек остаться суждено…
НАТАЛЬЯ ПУШКИНА
И просто ли испить такую чашу —
Подругой гения
Вдруг стать в осьмнадцать лет?..
Наталья Николаевна, Наташа,
И после смерти вам покоя нет!
Была прекрасна — виновата, значит:
Такое ясно каждому как день.
И негодуют, сетуют, судачат
И судят–рядят все, кому не лень.
А просто ли испить такую чашу?
И так ли весело и гладко шли
Дела у той, что сестры звала «Таша»,
А мы — великосветски! — «Натали»?
…Поэта носит по степям и хатам,
Он у Емельки Пугача «в плену».
Лишь спрашивает в письмах грубовато,
По–русски, по–расейски:
«Ты брюхата?» —
Свою великосветскую жену.
И на дворе на постоялом где–то
Строчит ей снова:
«Не зови, постой!»
И тянутся прелестницы к поэту,
И сам он, как известно, не святой…
Да, торопила — скоро роды снова.
Да, ревновала и звала домой.
Что этой девочке до Пугачева,
Когда порой хоть в петлю лезть самой?
Коль не любила бы —
Не ревновала.
В нее влюблялись? —
В том дурного нет.
А если льстило быть царицей бала —
Вот криминал
В осьмнадцать, двадцать лет!
Бледна, тонка, застенчива —
Мадонна,
Как будто бы сошедшая с холста.
А сплетни, анонимки —
Все законно:
Всегда их привлекала красота.
Но повторять наветы нам негоже,
Забыли мы, что, уходя с земли,
Поэт просил Наташу не тревожить —
Оставим же в покое…
Натали.
ЧИТАТЕЛЬНИЦА
Тряхнула рыженькою челкой:
«У вас так много обо мне!»
Казалось, золотая пчелка
Вдруг зазвенела в тишине.
И, улыбнувшись пчелке рыжей
В джинсовой куртке голубой,
Сказала я: «Впервые вижусь.
Смешная девочка, с тобой».
«Да, это так. Но как узнали
Про то, что ото всех таю, —
Мои тревоги и печали,
Любовь нескладную мою?»
Навстречу пчелке, нежность спрятав,
Я поднялась из–за стола:
«Лишь потому, что я когда–то
Смешною девочкой была».
ЧЕЛОВЕК
Человек всемогущ, словно бог,
Вечно в поиске, вечно в движенье.
Он боязнь высоты превозмог
И планеты родной притяженье.
До чего человек уязвим!
Балансирует вечно на грани:
Каждый камень, нависший над ним,
Может сдвинуться, грохнуться, грянуть.
Человек изворотлив, как черт,
Впрямь владеет он дьявольской силой —
Улыбаясь, к немилой идет,
Улыбаясь, уходит от милой.
Как же слаб этот черт, этот бог!
Сколько раз от единого слова
Стать несчастным мгновенно он мог
И счастливым мог сделаться снова…
ОБМАНЩИКИ
Жеманная грусть менуэта,
И пудра, густая, как снег,
И фижмы, и мушки — это
Версаль, восемнадцатый век.
Кокетливый шепот фонтанов,
Под пуделя стриженный сад.
Здесь шпаги звенят д’артаньянов,
Здесь юбочки фрейлин шуршат.
Меняет король фавориток
Почаще, чем девок матрос.
Над верностью здесь открыто
Хохочет весь двор до слез.
Здесь верность из моды вышла,
Смешнее нет верных пар…
Ах, многое видел и слышал
Под пуделя стриженный сад.
Он видел — в ночи к супругу
Родная жена кралась:
Любили они друг друга,
Но моды всесильна власть…
Кокетливо шепчут фонтаны,
Подстриженный дремлет сад.
И шпаги гремят д’артаньянов,
И юбочки фрейлин шуршат.
Скользят, словно змеи, сводни,
И паж проскользнул, как уж…
Вот смеху–то — здесь сегодня
Жену обнимает муж!