— А пистолет в порядке? — с надеждой в голосе спросил Павел.
— В порядке. Как удалось стащить?
— Схитрил. Коптилку рукавом погасил, будто нечаянно. Пока зажигали — я за пазуху.
Сердюк вышел в кладовую, долго гремел там банками, бутылками и принес обойму с патронами.
— Бери и марш выполнять задание! Да помни о слежке.
Иваненко появился в мастерской на другой день.
Не каждый актер может быть разведчиком, но каждый разведчик должен быть актером. Сердюк встретил провокатора приветливо, даже самогоном угостил. Иваненко размяк, но при каждом скрипе наружной двери не забывал вздрагивать. Андрей Васильевич смотрел в его голубые приветливые глаза и думал, что всё имеет свои пределы, только подлость безгранична.
— Вы когда решили действовать, Андрей Васильевич? — спросил Иваненко после второй рюмки самогона.
— В следующее воскресенье.
Брови у Иваненко внезапно сошлись.
— Так нельзя судьбу испытывать, — укоризненно сказал он. — Жить ещё неделю на явочной квартире, где оружие спрятано! Облава, обыск — и сорвалась операция.
Иваненко держался так естественно, говорил так задушевно, что Сердюк на какой-то миг потерял ощущение, что перед ним враг.
— Операция — это пустяк. Лишь бы организация не провалилась.
— Но почему все-таки в воскресенье? — допытывался Иваненко.
— По трем причинам. Первая: всех оповестить не такое простое дело. Это не на общее собрание в мирное время созвать. Вторая — на менку люди больше всего по воскресеньям ходят. И есть третье соображение — ближе к годовщине Красной Армии. Это, так сказать, будет наш предпраздничный подарок. Понял, дружище? — Сердюк положил свою большую, тяжелую руку на плечо Иваненко.
Против таких аргументов возражать было трудно, и Иваненко возражать не стал. Он принялся излагать свои соображения:
— Операцию лучше начать попозже, часа в два ночи. Но долго держать в балочке столько людей опасно. Придется выступить часов в десять. А вам, Андрей Васильевич, безопаснее всего прийти к нам, на Боковую. Оттуда все вместе через степь махнем. Всё-таки нас будет пятеро.
«Всё продумано. Меня живьем взять хотят», — понял Сердюк, но выразил полное согласие с планом.
Глава восьмая
Прошло три дня после посещения мастерской Иваненко. Ни Павел, ни Валя Теплова к Пырину больше не являлись. За них Сердюк был спокоен. И за себя он совершенно не тревожился: до воскресенья — назначенного дня операции — его не схватят. Андрей Васильевич рассказал обо всем Пырину: явочная квартира выслежена, они находятся под угрозой ареста, но поста своего оставить пока не могут, так как в воскресенье днем, пожалуй, придет на явку радист.
Пырин выслушал Сердюка с удивительным спокойствием.
— Вы напрасно так к этому относитесь, — сказал ему Андрей Васильевич. — В гестапо пытают.
— От меня ни звука не добьются, — заверил его Пырин.
В ночь на воскресенье Сердюк спал плохо, часто просыпался, вставал, ходил по комнате, много курил, не обращая внимания на бурчанье тетки.
«До часа раздачи оружия подпольщикам, пока гестаповцы убеждены, что операция состоится, жизнь людей гарантирована, — думал Сердюк. — Но удастся ли нам с Пыриным благополучно ускользнуть? Если удастся — гестаповцы безусловно засядут здесь, и радист попадется».
Сердюк успокоился, только когда додумался спалить перед уходом мастерскую. Придет радист, увидит — и всё поймет.
Утром он засел в жилой половине дома и стал ждать. Около одиннадцати часов Пырин доложил, что пришел какой-то человек, назвал пароль и спросил Сердюка.
Поздоровавшись, вошедший лихорадочно сбросил полупальто, расстегнул пояс брюк и достал радиограмму. Она была коротка:
«В ваш район заброшены агенты гестапо, окончившие спецшколу. Опознавательные знаки школы — на одном рукаве пиджака две пуговицы, на другом одна. Примите меры к их ликвидации. Особенно Захара Иваненко. Крайне опасен. Снабжен партийным билетом».
Сердюк спокойно перечитал радиограмму и тут же сжег её.
— Большое спасибо за весточку с Большой земли, — поблагодарил он радиста. — Кое-что мы разгадали сами, радиограмма подтверждает наши догадки. Спасибо.
Радист снял шапку, вытер пот с землисто-желтого, как у малярика, лица, нервно причесал волосы. Под правым, слегка косящим глазом часто билась выпуклая синенькая жилка.
«Трусоват, — заключил Сердюк и невольно усмехнулся. — А вот лицо Иваненко внушает доверие».
— Наши дела сейчас очень неважны, — сказал он, глядя радисту прямо в глаза. — Квартира эта выслежена и, очевидно, находится под наблюдением. Вам придется уйти черным ходом, а потом — дворами. И внимательно следите, чтобы кто-нибудь не увязался. Передатчик у вас на дому?
— Н-нет, замялся радист.
Вошел испуганный Пырин и шепнул:
— В мастерской Иваненко…
Услышав эту фамилию, радист рванулся со стула и непонимающе посмотрел на Сердюка. Сердюк тоже заметно растерялся — встреча с Иваненко была назначена на пять часов вечера.
Он вынул из кармана пистолет, положил перед собой на стол, накрыл полотенцем.
— Впусти, сказал он и обратился к радисту: — А ты сиди.
Вошел Иваненко, поздоровался с Сердюком, протянул руку радисту. Тот нехотя подал ему свою.
— Чего явился так рано? — поинтересовался Сердюк.
— Как тут усидишь дома, Андрей Васильевич…
— Можешь при нем говорить всё. Это свой, — сказал Сердюк и посмотрел на радиста, уставившегося на рукава Иваненко.
Взглянул на них и Сердюк. На левом рукаве пиджака отсутствовала одна пуговица.
— Всё остается без изменений? — осведомился Иваненко. — Вы заходите к нам, а ровно в десять…
— А что, Штаммер опасается, как бы срок не перенесли? — потеряв обычную выдержку, с издевкой проговорил Сердюк и протянул руку под полотенце.
Провокатор от неожиданности отступил на шаг и в следующий миг сунул руку в карман.
Сердюк выстрелил навскидку, не успев сбросить полотенце. Иваненко с пробитой головой рухнул на пол. Не выпуская оружия, Сердюк подошел к провокатору, достал из его кармана пистолет и пропуск для ночного хождения по городу. Больше ничего у того не оказалось.
В дверь заглянул Пырин и тотчас вернулся к себе.
— Ловко вы его! — Радист с трудом перевел дыхание и посмотрел в окно — не слышал ли кто из прохожих выстрела?
На улице было пусто.
— Рамы двойные, выстрел слабый, — успокоил его Сердюк и спросил: — Стрелять умеешь?
— Конечно.
— Тогда возьми, Сердюк протянул пистолет. — Может, пригодится. Хотя лучше бы не пригодился.
Он нагнулся над Иваненко, рванул ворот рубахи.
— Смотри, как тонко работают! Даже шрам сделали. Попробуй раскуси вот такого.
Труп засунули под кровать, опустили пониже одеяло.
Сердюк набросал текст радиограммы, в которой коротко сообщил о происшедшем и дважды повторил, что связная схвачена гестапо.
— Передать немедленно, — он протянул бумажку радисту. — Ночью тебя уже могут арестовать, если выследят. Сегодня-завтра не схватят значит, уцелеешь.
Он договорился о пароле, установил явку и проводил радиста черным ходом.
Рассказав Пырину о радиограмме из штаба, Сердюк приказал ему закрыть мастерскую как обычно, а в десять прийти в каменоломню за городом. Оттуда они проберутся в подземное хозяйство.
— Значит, остальные филеры останутся в целости? — с укором сказал Пырин. — А приказ штаба?
— Не до жиру, быть бы живу! — отмахнулся Сердюк.
Его самого мучила невозможность уничтожения провокаторов.
Больше здесь делать было нечего, и Сердюк ушел дворами, непрестанно озираясь, нет ли слежки.
Гейзен и Штаммер ещё раз продумали свой план. В девять часов вечера партизаны, по данным Иваненко, должны собраться в небольшом овраге между городом и аэродромом. Вот здесь их и накроют.