— Это не настоящий Чарльз! — закричала Мэг. — Папа, наш Чарльз Уоллес совсем не такой. Сам его захватил!
— Да, — устало согласился мистер Мюррей. — Понимаю. — Он протянул руки: — Чарли, иди ко мне, мальчик!
“Сейчас папа все исправит, — подумала Мэг. — Сейчас все станет хорошо”.
Но Чарльз не двинулся с места. Он стоял в нескольких шагах от папы и смотрел в сторону.
— Посмотри на меня, — приказал мистер Мюррей.
— Нет, — отрезал мальчик. Голос мистера Мюррея охрип:
— Когда говоришь с отцом, потрудись добавлять слово “папа” или “сэр”.
— Кончай это, папа, — холодно отозвался Чарльз Уоллес, тот самый мальчик, который на Земле был очаровательным, непонятым. — Ты, папа, здесь никто.
Мэг заметила Кэльвина, молотившего кулаками в прозрачную стену камеры.
— Кэльвин! — закричала она.
— Он тебя все равно не слышит, — сказал Чарльз, состроил рожу Кэльвину и показал язык.
— Кто такой Кэльвин? — спросил мистер Мюррей.
— Это… — начала Мэг, но ее бесцеремонно прервал Чарльз Уоллес:
— Придется отложить объяснения. Нам пора идти.
— Куда?
— Нас вызывает Сам.
— Нет, — сказал мистер Мюррей. — Ты не имеешь права вести туда сестру.
— Неужели?
— Не имеешь! Ты мой сын, Чарльз, и тебе придется подчиниться моему приказу.
— Но он совсем не Чарльз! — снова закричала Мэг. Почему же отец никак не поймет этого? — Чарльз совсем не такой!!! Это Сам говорит через Чарльза. Он его просто околдовал.
— Когда я вас покинул, он был совсем крохой, — тихо ответил мистер Мюррей.
— Опять взялась за сказки, — пробурчал Чарльз.
— А ты знаком с Самим? — спросила Мэг папу. — Ты его видел?
— Да, Мэг, видел. — И его голос снова зазвучал устало. Он повернулся к Чарльзу Уоллесу: — Ты ведь понимаешь, что твоя сестра не выдержит?
— Это точно, — равнодушно ответил Чарльз.
— Папа, — умоляла Мэг. — Не говори с ним, как с настоящим Чарльзом Уоллесом. Лучше спроси обо всем Кэльвина. Он все тебе расскажет.
— Пошли, — приказал Чарльз Уоллес. — Нам пора.
Он протянул руку и вышел через стену камеры. Мэг и мистеру Мюррею ничего не оставалось, как последовать за ним. Как только они очутились в коридоре, Мэг подвела отца к Кэльвину:
— Кэльвин! Это папа!
Взъерошенный Кэльвин обернулся к ним. Бледное лицо, оттененное волосами, сморщилось, и ярко проступили веснушки.
— Потом представишь, — сказал Чарльз Уоллес. — Сам не любит ждать.
Он пошел по коридору, и с каждым шагом его походка становилась все более механической. Все двинулись за ним, стараясь не отставать.
— Отец знает о наших старушках? — спросил Кэльвин.
— Не было времени поговорить. Все так ужасно!
Отчаяние придавило Мэг ледяным камнем. Она так верила, что с появлением папы все станет хорошо. Исчезнут все страхи. С нее свалится тяжкий груз ответственности.
И вместо такого долгожданного счастливого конца они просто тонут в несчастьях.
— Он никак не поймет, что с Чарльзом, — прошептала она Кэльвину, расстроенно глядя в спину отца.
— А куда мы направляемся? — спросил Кэльвин.
— К Самому. Я совсем не хочу туда, Кэльвин! Я не могу! — Она остановилась, но Чарльз Уоллес не замедлил своего деревянного марша.
— Мы не можем оставить Чарльза одного, — сказал Кэльвин. — Старушкам это не понравилось бы.
— Но они нас предали! Они затолкали нас в эту дыру и бросили!
Кэльвин удивленно посмотрел на Мэг.
— Можешь не ходить. Можешь сдаться, а я пойду с ними. — И он поспешил за мистером Мюрреем и Чарльзом.
— Я совсем о другом, — начала Мэг, догоняя его.
В эту минуту Чарльз остановился, поднял руку, и перед ними открылся лифт с его зловещим желтым светом. У Мэг сразу екнуло под ложечкой, но она крепилась.
В молчании они вышли из лифта и пошли за Чарльзом Уоллесом по бесконечным коридорам, в молчании они вышли за ним на улицу. Позади осталось мерцающее здание Мозгоуправления.
Мэг шла и молила про себя отца: “Ну пожалуйста, сделай что-нибудь! Помоги! Спаси нас!”
Они завернули за угол. В конце улицы возвышалось странное куполообразное здание. Стены ритмично вспыхивали багровым светом. Серебристая крыша так же ритмично пульсировала яркими вспышками. Излучаемый свет не был ни теплым, ни холодным, но казалось, каждая вспышка захватывала что-то живое. И Мэг поняла, что внутри этого здания их ждет Сам.
Они пошли медленнее, и с каждым шагом вспышки все больше завладевали людьми, притягивали, окутывали. Внезапно они очутились внутри.
Вокруг Мэг бился мощный пульс. Он бил не только извне, но и внутри ее, словно ее сердце и легкие стали пульсировать в такт чужой воле, чужому ритму. Так было в школе, на занятиях бойскаутского кружка, когда они проходили первую помощь утопающим и могучая вожатая показывала на Мэг, как делается искусственное дыхание: вдох, выдох, вдох, выдох; и ее сильные руки ритмично сдавливали и отпускали грудную клетку Мэг.
Она задержала дыхание, стараясь ощутить собственный пульс, но чужой ритм был сильнее. На мгновение она потеряла из виду своих спутников, перестала видеть и слышать. Она пыталась только найти собственный ритм, преодолеть чужую волю, не упасть, не потерять сознание. Зал поплыл, растворяясь в багровом свете.
Потом все вдруг восстановилось, она задышала нормально и смогла оглядеть этот огромный круглый зал под куполом. Он был совсем пустой, если не считать круглого возвышения в центре и чего-то, что пульсировало на нем. Мэг ощущала, что захватывающий пульс исходит именно оттуда. Она попробовала шагнуть вперед. Страха больше не было. Все пропало — не было Чарльза Уоллеса. Папа нашелся, но ничем не смог им помочь. Ее дорогой папа стал худым, изможденным, с длиннющей бородой, а главное, он не был всемогущим. Разве могло быть что-нибудь страшнее этого?
Подойдя к возвышению, Мэг наконец поняла, что на нем лежало.
Голый мозг. Громадный мозг, отвратительный, наводивший ужас своими гигантскими размерами. Живой мозг, который пульсировал и двигался, пленял и приказывал. Понятно, почему его называли Сам. Он был омерзительным созданием. Такое могло лишь присниться в кошмарном сне.
Сам был мозгом.
Но Мэг не боялась его.
Она оглянулась на Чарльза Уоллеса. Он стоял лицом к Самому с приоткрытым ртом, хлопая в такт мозгу пустыми голубыми глазами. От этих тупо пульсирующих век на круглом родном лице Чарльза Уоллеса Мэг похолодела с ног до головы.
Она взглянула на папу. Он был все еще в очках миссис Кто и крикнул ей:
— Не сдавайся, Мэг!
— Ни за что, — отозвался Кэльвин. — Мэг, помогай!
Под куполом царила тишина, но надо было кричать изо всех сил, чтобы услышать друг друга. Везде, отовсюду тебя захватывал ритм мощного пульса, ему подчинилось ее сердце, ее дыхание — снова перед глазами поплыло багровое зарево, и она почувствовала, что теряет сознание и попадает в полную зависимость от Самого.
Миссис Что дала ей “силу ее недостатков”.
Какие же из них самые большие? Вспыльчивость, нетерпеливость, упрямство. Да, надо спасаться ими.
Громадным усилием воли она вздохнула вопреки пульсу Самого. Но он был могущественным, и каждый раз, как она выбивалась из его ритма, он железной хваткой сжимал ее сердце.
И тут она вспомнила, как Чарльз Уоллес читал детские стишки.
— “Пусси-кэт; Пусси-кэт, где ты была!..” — завопила она истошно…
Плохо. Слишком ритмичны детские стихи. Они сразу попадали в такт с пульсом Самого.
Как начинается Декларация независимости? Ведь она совсем недавно, зимой, учила ее просто так, для себя, не для школы.
— “Мы считаем, что истина очевидна! — закричала она. — Все люди были созданы равными…”
Она почувствовала, как Сам вплотную придвинулся к ней, охватил ее, сжал до боли ее мозг.
К ней обратился Чарльз Уоллес, вернее, Сам через Чарльза:
— Именно так мы и живем на Камазоте. Все абсолютно равны. Все совершенно одинаковые.
На секунду она сбилась с мысли. Но потом поняла и закричала:
— Нет! Одинаковые и равные — это не одно и то же!!!