— Умница, Мэг! — крикнул папа.
Но Чарльз Уоллес продолжал, словно никто ничего не возразил ему:
— На Камазоте все равны. На Камазоте никто не выделяется.
Но доказательств он не привел и не ответил на ее возражение, значит, надо придерживаться избранного пути.
— Одинаковые и равные — не одно и то же! — повторила она.
Сам потерял над ней власть на минуту. Но почему?
Ведь она понимала, что ее слабый мозг не чета этому бестелесному гиганту, пульсировавшему на круглом возвышении. Ее передернуло от отвращения, стоило ей поднять глаза на Самого. В школьной лаборатории хранился в формалине мозг, и старшеклассники перед поступлением в колледж проходили его на уроках, вынимали его и исследовали. Мэг же чувствовала всегда, что ни за что не сможет дотронуться до него. А сейчас она мечтала о том, чтобы у нее в руках оказался скальпель, чтобы всадить и раскромсать это чудовище до самого мозжечка.
Слова Самого зазвучали прямо внутри ее:
— Разве ты не понимаешь, что, уничтожив меня, ты убьешь собственного брата?
Неужели, если уничтожить этот мозг, погибнут все жители Камазота, захваченные им? Неужели все жизни зависели от Самого? Неужели их никак нельзя спасти?
Она почувствовала, что Сам снова завладевает ею.
Сквозь багровую муть она едва услышала крик отца:
— Читай периодическую таблицу элементов, Мэг!
Она сразу вспомнила зимние вечера, когда она с помощью отца перед камином учила периодическую таблицу.
— Водород, гелий, — послушно начала она. “Надо все время помнить об атомном весе… Что же дальше?” — Литий, бериллий, бор… — Она кричала названия элементов, обращаясь к отцу, отвернувшись от Самого. — Натрий! Магний! Алюминий!
— Слишком ритмично! — перебил отец. — Давай лучше извлеки корень из пяти!
На мгновение ей пришлось сосредоточиться. Удалось! Береги мозг, Мэг! Не отдавай его Самому.
— Корень квадратный из пяти будет две целые и двести тридцать шесть тысячных, — торжествующе прокричала она. — Потому что если мы умножим 2,236 на 2,236, то мы получим пять!
— Корень из семи?
— Из семи! — беспомощно повторила она и замолчала.
Она не могла сосредоточиться. Сам захватывал ее мозг и не давал собраться с мыслями, не помогала даже любимая математика. Вот-вот ее втянет в себя эта громадина, и она станет его частью.
— Тессируйте, сэр!!! — услышала она крик Кэльвина сквозь багровую пелену. — Тессируйте!
Отец схватил Мэг за руку, последовал мощный рывок, который, казалось, переломал каждую косточку в ее теле, навалился бездонный мрак тессеракта.
Миссис Что, Кто и Которая умели тессировать, но мистер Мюррей не имел даже представления о тессеракте. Мэг почувствовала, что ее разрывает на части неведомая сила, и от страшной боли она потеряла сознание.
Глава X
АБСОЛЮТНЫЙ НУЛЬ
Сначала она ощутила холод. Потом звук. Она услышала голоса, прорывавшиеся к ней через ледяную мглу. Медленно ледяные звуки очищались, прояснялись, и она узнала голоса Кэльвина и отца. Чарльз Уоллес ничего не говорил. Она попробовала открыть глаза, но веки были тяжелыми. Она хотела встать, но не смогла даже шевельнуть пальцем. Тогда Мэг яростно стала дрыгать ногами и руками, но они оставались неподвижными.
Из ледяной мглы заговорил Кэльвин:
— Как медленно у нее бьется сердце…
— Главное, бьется. Значит, она живая. — Это сказал папа.
— Уж очень слабо.
— Сначала вообще не билось. Я думал, она умерла.
— Да…
— А потом забилось редко-редко. Сейчас уже посильнее. Нам остается только ждать.
Слова отца падали в уши ледышками.
— Вы правы, сэр. — Это говорил Кэльвин.
Ей хотелось крикнуть им: “Я здесь, я жива! Только я окаменела!” Но она не могла произнести ни слова, не могла даже шелохнуться.
Снова заговорил Кэльвин:
— А все-таки вы вырвали ее у Самого. Вы нас обоих спасли. Мы больше бы не выдержали. Я вообще удивляюсь, почему мы столько продержались, сэр? Ведь Сам намного сильнее. Как это нам удалось?
— Просто Сам не привык к сопротивлению. Поэтому он не справился и со мной. Ведь в течение многих сотен лет ни один мозг не пытался сопротивляться Самому. Но если бы не вы, не знаю, продержался бы я еще или нет. Я уже был на грани сдачи…
— Не может быть, сэр!
— Честное слово. Мне уже хотелось только одного — отдохнуть. Я уже почти совсем решил, что сопротивление бессмысленно, что Сам все-таки прав и все, во что я верил, — бред. Но тут в мою тюрьму влетела Мэг и одним махом вернула надежду.
— Сэр, но зачем вы вообще отправились на Камазот? Из-за чего?
— На Камазоте я оказался случайно. Я ведь даже не собирался покидать пределов Солнечной системы. Я отправлялся на Марс. Но тессеракт оказался намного сложнее, чем мы предполагали.
— А почему, сэр. Сам прежде всего захватил Чарльза Уоллеса, а не меня и Мэг?
— Из того, что вы мне рассказали, я понял, что Чарльз добровольно решил слиться с Самим, а потом вернуться. Он переоценил свои силы. Послушай, по-моему, у нее сердце забилось чаще!
Его последние слова прозвучали ближе и показались теплее. Но почему разговаривают только папа и Кэльвин? Где Чарльз Уоллес?
Наступила тишина. Тягучая тишина. Потом снова заговорил Кэльвин:
— Неужели ничего нельзя сделать? Может, поискать подмогу? Нельзя же сидеть сложа руки и ждать?
— Ее нельзя оставить. Надо держаться всем вместе. А потом, нам нечего бояться ожидания.
— Вы считаете, сэр, мы промедлили там, на Камазоте? Мы ведь, наоборот, слишком быстро действовали. Вот Чарльз Уоллес и попался!
— Может быть, ты прав. Я не уверен, ведь я так мало знаю. Но одно могу сказать: время на Камазоте совсем другое. Наше время движется в одном направлении по оси, только вперед. Время на Камазоте движется по замкнутому кругу, повторяется постоянно одно и то же. Поэтому я не знаю, сколько я сидел в колонне — минуту или сто лет. — Он замолчал. — Кажется, пульс становится нормальным.
Мэг не почувствовала, как папа щупает ей пульс. Тело оставалось каменным, начала работать голова. Снова заговорил Кэльвин:
— А как же ваш эксперимент, сэр? Вы ставили его один?
— Что ты! В работе участвовало шесть ученых и еще ряд людей. Не мы одни пробовали решить эту задачу, поэтому мы засекретили практическую сторону эксперимента.
— Но вы один попали на Камазот? Или были предварительные опыты с кем-то?
— Нет. Не было особого смысла посылать собак или обезьян. Ведь мы даже не знали, что происходит с телом — перемещаемся мы в пространстве и времени или наступает полный распад материи? Эксперименты со временем и пространством — опасная штука.
— Но почему именно вам досталось лететь первым?
— Я не был первым. Мы тянули спички, я оказался вторым.
— А что было с первым?
— Смотри-ка, у нее дрогнули веки! Нет, показалось… Просто тень упала.
“Это я мигнула, — пыталась крикнуть Мэг. — Я вас слышу! Помогите! Сделайте что-нибудь!”
Снова заговорил папа. У него был такой тихий, ровный голос:
— Мы тянули спички. Я был вторым. Хэнк ушел первым. Это мы видели собственными глазами. Стоял перед нами и вдруг исчез. Договорились ждать известий или возвращения год. Год прошел. От него так ничего и не было.
Голос Кэльвина даже охрип от волнения:
— Да, очень жутко, сэр!
Мэг услышала, как отец вздохнул:
— Дальше наступила моя очередь. Я отправился. И вот я здесь. Умудренный и низвергнутый. Думаю, меня не было на Земле года два. Но если вы можете передвигаться во времени, у меня есть надежда вернуться в наше время. Я могу доложить об одном важном открытии — ведь они ничего не знают.
— О чем вы, сэр?
— О том, что человечество — это дети, играющие с динамитом. В нашем научном рвении мы вторглись в эту область раньше, чем…
В отчаянии Мэг издала звук. Очень тихий, но отчетливый. Мистер Мюррей замер:
— Тсс! Слышал?!
Мэг еще раз прохрипела что-то и с трудом открыла глаза. Веки были тяжелыми, как из мрамора. Над ней склонились Кэльвин и папа. Не было только Чарльза Уоллеса. Где же он?