Диатомеи сильны своей массовостью. Густые армады их видны за километр. Отдельные клетки — только под микроскопом. Там они выглядят сверкающими снежинками. У каждого вида своя форма клеток: круглая, квадратная, треугольная, бочонковидная. Оболочка из кремнезема. По составу близкая к обычному кварцевому песку. На ней разные украшения.
В морях и океанах, в реках и озерах кремнеземки используют любую возможность, чтобы прицепиться к кому-нибудь или чему-нибудь. Не только ко льду. Если заплывают киты, пристраиваются на них. Плывет с севера на юг кит совершенно чистый. Кожа лоснится. За месяц пребывания в антарктических водах диатомеи кокконеисы так его облепят, что становится пятнисто-полосатым. Пятна желто-зеленые. Когда их много, кажется, будто кит в военном маскировочном халате. Если же океанский мастодонт остается на зимовку, то и подавно. Слой кремнеземок становится сплошным, как панцирь.
Первое время думали, что самая многочисленная из диатомей — кокконеис морской перекочевывает на китов с полярных льдин. Об этом судили по сходству окраски китового маскхалата и желто-зеленой каймы, окантовывающей льдины возле уреза воды. И в том и другом случае — диатомеи. Но какие? Кокконеис морской в воде не нашли. Не встретили и в льдинах. Возник порочный круг. Откуда же на китах, если ни во льдах нет, ни в воде?
Ответ: с других китов. Дважды в году, в начале и в конце полярного лета, кокконеис дает споры. Масса их попадает в воду и инфекция передается от кита к киту. Вроде бы все разъяснилось. Но возникла другая проблема. Покидая гостеприимные антарктические воды, киты с наступлением зимы уходят на север. И там, в тепле и неге, их маскировочная окраска постепенно блекнет и наконец исчезает. Кит снова становится чистым. Видимо, для этой диатомеи теплые воды столь же вредны, как и для ламинарий.
Откуда же берется «затравка» для заражения китов в следующем году, в новом курортном сезоне, если все киты уходят из полярных вод? Ответ: уходят не все. Некоторые остаются. Они-то и поддерживают существование популяции диатомей.
Остается разъяснить еще одну деталь: кто они, кокконеисы, — паразиты или безвредные существа? Большей частью пристраиваются на отмерших частицах кожи. Но бывает, что и живую прихватят. И тогда могут считаться в некотором роде паразитами. Хотя, по правде говоря, урона плавучему мастодонту не наносят. Напротив, там, где киты сильно обросли диатомеями, они оказываются и особенно жирными. Не потому, что маскхалат приносит им какую-то выгоду, а по той причине, что в кокконеисовом царстве много животных, которыми киты питаются. Китобои первыми заметили связь между китовым жиром и кремнеземками и стали охотиться за теми животными, у которых желто-зеленых пятен больше. Ученые подтвердили: связь надежная. Неясно одно: почему-то самцы больше окрашены, чем самки. И у тех и у других особенно сильно размалевана голова. И брюхо в передней части тела.
В северном полушарии пятнистые киты тоже попадаются. Первый был убит у берегов Камчатки в июне 1934 года.
Кроме китов, кокконеисы используют в качестве транспортного средства еще и дельфинов. Но хоть дельфинов в последние годы усиленно изучают во всем мире, однако о связях с кремнеземками данных почти нет. Дело в том, что дельфины ловятся с большим трудом. И пока рыбаки заарканят добычу, вся пленка кокконеисов сотрется. И изучать нечего. Конечно, кремнеземки ездят не только на животных. Многие пристраиваются и на водорослях. Работникам московского водопровода давно досаждает кокконеис прелестный. Словно ржавчина покрывает темные космы кустистой кладофоры. Кладофора растет в том же канале, который подает воду Москве, что и вонючий мох фонтиналис. К осени кремнеземки покидают кусты кладофоры и плывут в водопроводную сеть. Тут и приходится их отцеживать.
Красный снег и розовая соль
Есть в Крыму такие места, где вода окрашена в красные тона. В Западной Сибири известны озера Вишневое и Малиновое. Когда из этих озер добывают столовую соль, она сохраняет свой розоватый цвет. И только на солнце он постепенно бледнеет.
Для двора Екатерины II добывали розовую соль из озера Малинового под Астраханью. Она имела пурпурный цвет и «любезный, схожий с происходящим от малины запах». Ежегодно царский двор поглощал сто пудов розовой соли. Был приказ: больше оной соли никому не давать! Екатерининские академики терялись в догадках по поводу цвета и запаха соли. Академик П. Фальк полагал, что все дело в сернистых ключах, которые впадают в озеро. Адъюнкт Академии наук И. Лепехин признавался: «Красной рапы цвет доказать — дело сверх моего понятия…»