Движение за отказ от военной службы было в 20-е годы заметным, хотя и не очень многочисленным, направлением пацифизма. Его поддерживали такие известные писатели и ученые, как Б. Рассел, А. Барбюс, Р. Роллан, А. Эйнштейн, Р. Тагор, Г. Уэллс, а также М. Ганди. Значительную роль в нем играли квакеры и их Международный комитет Друзей, повсеместно имевший свои отделения и налаживавший сотрудничество с другими миротворческими движениями. Во многих странах, например, во Франции, Бельгии и СССР, отказники от воинской службы по мотивам совести подвергались репрессиям. Это усиливало антимилитаристские настроения части общества, но не принесло серьезных политических результатов.
Большую роль в разнообразных пацифистских движениях, особенно в США, играли женщины. Среди них особенным влиянием пользовалась американская секция Международной женской лиги за мир и свободу, объединявшая до 13 тыс. членов. Наряду с другими миротворческими организациями женские объединения участвовали в многочисленных кампаниях за разоружение, развернувшихся в 20-е годы; однако их деятельность привела только к постановке проблемы о моральном разоружении и “духовном замирении народов”[283].
В целом, согласно выводам исследователей, пацифистские организации, несмотря на значительную активность, оставались немногочисленными и бессильными сколько-нибудь заметно повлиять на разворачивание грозных исторических процессов, приведших к мировому экономическому кризису 1929–1933 гг. и приходу к власти фашизма в Германии.
В отличие от более или менее политизированных и секуляризированных западных пацифистских течений в Европе 20-х годов складывалось принципиально иное, хотя и немногочисленное, идейное миротворческое движение. Оно было связано со стремлением к диалогу между христианскими церквами с целью найти пути к всехристианскому единству. Первые послания Вселенского Константинопольского патриарха Иоакима III, посвященные сближению церквей и объединению христиан, были выпущены еще в 1902 и 1904 гг. После первой мировой войны по инициативе Епископальной церкви США было создано движение “Вера и устройство”, выдвинувшее предложение о созыве Всемирной всехристианской конференции. В ответ на эту инициативу Вселенский патриархат в 1920 г. выпустил послание, адресованное “главам всех церквей мира”. Патриархат призвал к сближению между христианами и созданию Лиги церквей, подобной образованной незадолго до этого Лиге Наций[284]. Несмотря на в высшей степени разумные и взвешенные пункты послания, развеявшего существовавший прежде дух недоверия и подозрительности между различными христианскими церквами, оно не привело к созданию всемирной церковной организации.
Особую роль в истории миротворчества этого периода сыграли выдающиеся русские мыслители и деятели церкви, которые объединились в Европе вокруг культуры и духовного наследия Православия. Современные исследователи определяют количество русских эмигрантов в разных странах Европы в 1920–1921 гг. цифрой от одного до трех миллионов человек; среди них преобладали члены Русской Православной церкви, было немало представителей православного духовенства, от виднейших иерархов до монашествующих[285]. При этом в силу особенностей причин эмиграции и вынужденного существования в иных, чем в России, культурных, духовных и социально-экономических условиях характерными чертами русской диаспоры стал отход от идей западничества и социализма, от “интеллигентского вольнодумства” и обращение ее к “невещественным благам родной культуры и в особенности родной веры”[286]. Период с 1917 по 1925 г., писал Н.М. Зернов, — это “время обращения многих русских западников, в особенности представителей интеллигенции, к Православной церкви”[287]. Действительно, повсюду, где обосновывались сколько-нибудь значительные группы русских эмигрантов, открывались православные приходы, и вокруг них формировалась духовная и культурная жизнь выехавших за пределы родной страны людей.
В идейной же сфере в среде русской эмиграции происходят процессы переоценки ценностей и осознания того духовного кризиса, который переживало западное общество в XIX и XX вв. из-за утраты им религиозной цельности и четких ориентиров добра и правды. Осознание этого отнюдь не носило индивидуалистического характера и не было оторвано от жизни. Наоборот, русские эмигранты приходили к выводу об ответственности каждого конкретного человека “не только за судьбу свою и своих ближних, но и за судьбу своего народа и человечества”, о том, что “прорыв духовности в социальную жизнь возможен и необходим”[288].
285
Пономарева Л.В. Вселенская миссия Русской православной эмиграции в XX веке // Русская эмиграция в Европе… С. 37–38.
286
Спекторский Е.В. Эпохи русской культуры // Записки русской академической группы в США. Т. IV. Нью-Йорк, 1970. С. 180; См. также: Колосова В.О. Мысли о вере… С. 102–103, 107–108, 113–114, 116; Она же. Русские эмигранты о христианских добродетелях… С. 120.