— Настька, — вступилась Лада, — хоть ты бы не пинала его лишний раз... Ну, что он тебе плохого сделал?
Настя, несмотря на свой почти демонический вид, стушевалась. И еще больше потупилась, когда вдруг поняла, что Ростик ее в упор рассматривает. А он этого и не заметил, просто готовился к тому, что выйдет сейчас на улицу, и опять... Да, опять встретит Докай. Он, безусловно, находился где-то поблизости и с видимым любопытством, но и без малейшего волнения о чем-то толковал... Да с кем угодно, хоть с возчиками торфа из пурпурных.
Рост с Ладой натянули свои офицерские бушлаты, вырчохи, переглянувшись, быстренько влезли в комбинезоны, плотные, пошитые из грубого шелка, как этот материал назвал Пестель. Потом влезли в сапоги. Их привычка даже в общественных зданиях раздеваться почти до белья, а потом одеваться вот в эти комбинезоны с обувью сначала раздражала. Рост попробовал им объяснить, что у людей так не принято, но на вырчохов это не подействовало. Они так привыкли и вели себя соответственно. Подхватив свои довольно увесистые тесаки, поправив сбрую с тяжелыми «пушками», почти винтовками, которые они тем не менее таскали как пистолеты в кобурах на поясе, оба вытянулись перед Ростиком, показывая, что готовы следовать дальше.
— Пошли, — сдержанно пригласила неизвестно кого Лада.
Они вышли из Белого дома, снега по-настоящему еще не было, но кое-какая наледь на ветках деревьев уже имелась. Солнце светило упрямо, словно и не должна была наступить зима, но от него теплее не стало. Даже наоборот, стал заметнее пар при дыхании.
Вырчохи почти сразу сделали глаза узкими и нечитаемыми. Батат поднесла руки к губам и почти по-русски подышала на них, согревая. Ростик огляделся.
Докай был тут, конечно, стоял напротив Дома культуры и разговаривал... Рост даже глазам своим не поверил — он разговаривал с мамой. Она была укутана в какую-то дурацкую бекешу, которая делала ее одновременно и маленькой, и очень незнакомой. И еще, она вдруг стала похожа на отважного гнома, который не боится разговаривать с высоким и тяжеловесным в зимней одежде Докай.
Ростик подошел к ней, обнял. Хотел было пояснить Докай, что это его мама, но тот и сам зачастил:
— Я обнаружил твою родительницу среди всех прочих в этом городе.
Ростик повернулся к Баяпошке, которая стояла с отсутствующим видом, но определенно переводила их разговор, пока Ростика не было.
— Как это?
— А он, как вышел из твоего дома, так сразу стал вдруг озабоченный и что-то искал... Пока не пришел на конюшню. Там Таисия Васильевна и нашлась, — по-русски пояснила Баяпошка.
— Нашлась, тоже скажешь, — мама вдруг погладила Ростика по руке от плеча, словно только теперь, когда она была не одна, а с сыном, ей стало спокойнее.
— Он и так умеет? — спросил Ростик мельком. — Мам, пойдемте домой, чай пить.
— Мне говорили, что ты у себя целую компанию поселил, вот я и... — дальше мама не объясняла, но на всякий случай улыбнулась. — Можно, я тоже дома поживу, а то неудобно уже перед бакумурами. Все на конюшне приходится...
— Мам, — сдержанно отозвался Ростик, — не валяй дурака. Тут у меня вырчохи живут, где захотят, а ты-то уж... К тому же мы сегодня уедем.
— Куда?
Всей компанией они двинули в сторону Октябрьской, Баяпошка, должно быть, по привычке, переводила все разговоры на единый. Докай слушал отвлеченно, но вот Барон с Батат хватали каждое слово.
— На Алюминиевый. Нужно показать Докай автоклавы и объяснить, чтобы он нам подготавливал пилотов для гигантов.
— Наездников, — поправила мама автоматически. Она о чем-то своем думала.
— Слушай, — вдруг «ожила» Лада, — если ты сегодня собираешься на Алюминиевый, может, я сразу на аэродром отправлюсь? Машину готовить, а то нынешние техники по зиме не спешат с заправкой.
— Ладушка, как говорит мой сын, не валяй дурака. Выпьешь чаю и пойдешь на свой аэродром. — Мама вдруг повернулась к Баяпошке. — Бая, и ты тоже не убегай, когда они уйдут, мне с тобой поговорить захочется.
Дальше шли в молчании, только мама сдержанно оглядывалась, меряла вырчохов взглядом. И это переполнило Ростикову чашу терпения. Он действительно не выдержал.
— Друг-Докай, давай не будем чай пить, сразу в полет отправимся? Туда всего-то два часа лету?
— Это обязательно? — спросил Докай. — Тогда хорошо, полетели. Мне не очень нравится летать, но ваши машины выглядят надежными.
— Мам, — Рост повернулся к маме, — ты уж извини, но...
— Летите, — вдруг легко согласилась мама и взяла Баяпошку под руку, — мы с Баей и вдвоем посекретничаем.
Пока шли на аэродром, неблизкий путь, кстати, Докай вдруг разговорился. Причем не просто так, а с Ладой. Росту оставалось только переводить, чем он и занялся, немного механически, правда.
— Понимаешь, друг-люд, мне почти все тут любопытно, но удивляет больше всего одна особенность... У вас очень разные мысли, у каждого свои, и очень по-свойски вы с ними обращаетесь.
— То есть как это? — не поняла Лада. Для нее человек и его мышление раздельно не существовали.
— Есть люди, которые мыслят сильно, а есть такие, кто думает... м-да, как это ни обидно звучит — слабо. И они не пытаются думать лучше.
— Ну, думать — это не гири таскать. Тут силу не накачаешь, — отвечала «разумница» Ладушка.
— Это неправильно, друг-девушка-люд. Эта разница в вашем мышлении наводит меня на мысль, что должны быть люди, специально обученные мыслить... Но таких я почему-то не могу отличить от других. Вот только Рост-люд, кажется, и может это регулировать. — Пока они шагали дальше, Докай что-то вычитывал в Ладе, наконец удовлетворенно кивнул и продолжил: — Я думаю, что вы потому такие всеобъемлющие, что на самом деле всеядны. И возможно, это же делает вас неплохими солдатами.
Лада вдруг пустилась в собственные откровенности.
— Слушай, друг-Докай, ты лучше объясни, как вы ставите высоколетящие змеи, которые на кораблях используете вместо парусов?
— Что такое паруса?
Ростик стал понемногу оттаивать, этот разговор рассмешил бы кого угодно, хотя, если по-честному, глуповато звучал. Особенно в его переводе.
— Тебе лучше, девушка-люд, спросить о чем-нибудь другом. Я не понимаю техники, — Докай, конечно, тоже улыбался, только вырчохи хранили каменную безэмоциональность, — хотя охотно ею пользуюсь.
— Ладно, спрошу другое. Вот ты сегодня был на конюшне. Тебе лошади понравились?
— Очень. Только они хрупкие... Зато вас уважают всеми силами души. Друг-Рост, так можно сказать на вашем языке?
Ростик кивнул. И вдруг неожиданно для себя спросил:
— Что такое талант?
Докай сразу посерьезнел, даже слегка помрачнел.
— Это ты и сам уже знаешь, только хочешь подтверждения... Сферу поддерживают две структуры — металлолабиринты, которые могут существовать везде, кроме очень агрессивных зон, где и происходит подготовка условий для разнообразной жизни.
И менгиры, окаменевшие чегетазуры, как ты выяснил в своем плену. Но условия и возможности их хранения, выработанные чегетазурами, неясны. Эти поля с окаменевшими, некогда живыми существами, многократно пытались найти, особенно расы, склонные к торговле, потому что в них и вырастает талант. Думаю, не стоит говорить, что пока в изученной мною части мира это никому не удалось.
— Знаешь, я привез несколько талантов из плена, — отозвался Ростик. Он уже почти жалел, что задал свой вопрос. Его одолело подозрение, что он, действительно, и сам знал ответ, вот только не мог сформулировать словами. А это, в свою очередь, наводило на мысль, что он много чего знает, вот только... не догадывается об этом.
Докай уловил смену его настроения. А может, и прочитал это, он в последнее время перестал стесняться, забирался в сознание Роста, как в свою тарелку во время обеда.
— Город, у которого есть несколько талантов, может начинать большую торговлю, найдутся охотники с вами сотрудничать... Слушай, а я тоже хочу тебя спросить? Там, куда мы летим, шахматы найдутся?
— Шахматы там, может, и найдутся, вот только играть тебе придется со мной.