Удивительные способности верблюда терпеливо переносить и жажду, и жару, и суховеи и есть жалкие колючки вместо пищи всегда поражали людей. Много было сочинено всяких легенд. Но только совсем недавно точными наблюдениями и экспериментами открыты наконец причины небывалой «засухоустойчивости» верблюда.
Действительно, две недели верблюд может ничего не пить — старые писатели не преувеличивали. Зато потом, когда доберется до воды, выпьет целую бочку! Если он не пил три дня, то выпьет сразу литров сорок. А если не видел воды неделю, то может за несколько минут осушить столитровый бак. Один небольшой верблюд, за которым наблюдали исследователи, выпил за раз 104 литра воды (а сам весил всего 235 килограммов!). Но рекорд принадлежит не ему — другому верблюду. Тот сначала выпил 94 литра, а потом, попозже, еще 92-186 литров воды за несколько часов.
Поэтому раньше и думали (так писал, например, Плиний), будто в желудке у верблюда есть карманы для воды. Когда он пьет, то наполняет их, словно цистерны. Вода долго хранится в желудке и расходуется по мере надобности.
Но оказалось, что верблюд устроен совсем не так просто. У него не одно, а много удивительных приспособлений, помогающих долго обходиться без воды. В желудке у верблюда и в самом деле нашли литров пятнадцать-двадцать какой-то зеленоватой жидкости. Но это не чистая вода, и не ей он обязан своей исключительной способностью не пить по неделям.
Вот что главное: верблюд очень экономно расходует воду. Он почти не потеет даже в сорокаградусную жару. Его тело покрыто густой и плотной шерстью — она спасает от перегрева (на спине верблюда в знойный полдень шерсть нагрета до 80 градусов, а кожа под ней — всего лишь до сорока!). Шерсть препятствует испарению влаги из организма (у стриженого верблюда потоотделение на 50 процентов больше, чем у нестриженого). Верблюд никогда, даже в самый сильный зной, не раскрывает рта: ведь через рот, если его открыть пошире, испаряется слишком много воды. Поэтому собаки, когда им жарко, открывают пасть и дышат часто-часто, охлаждая себя.
А верблюд, чтобы с воздухом уходило из организма поменьше воды, напротив, дышит очень редко — всего 8 раз в минуту. И только в самый жаркий полдень ему приходится дышать чаще: 16 раз в минуту. Но это так немного! Бык, например, в жару дышит 250, а собаки даже 300–400 раз в минуту.
Хотя верблюд и теплокровное животное, но температура его тела колеблется в широких пределах: ночью она опускается до 34 градусов, а днем, в полуденный зной, повышается до 40–41 градуса. Точнее, до 40,7 градуса.
Это у верблюда, который давно не пил и, так сказать, бережет воду. Верблюд, который пил днем, менее экономен: позволяет себе потеть, и поэтому температура его тела изменяется с утра до вечера лишь в пределах от 36 до 39 градусов. Насколько это помогает экономить воду, показывает такой расчет: чтобы снизить температуру тела на 6 градусов, верблюду нужно было бы «изъять» из себя 2500 больших калорий тепла. На это потребовалось бы 5 литров пота. А верблюд не потеет, спокойно себе разогревается до 40 градусов (без всякого вреда — так уж он приспособился) и на этом экономит 5 литров драгоценной воды. А потом, когда ночь приносит прохладу, он отдает окружающему пространству сбереженное тепло, остывая снова до 34 градусов.
К Каабе обращены лицо бедуина и голова «корабля пустыни»: салат (намаз) при закате солнца.
Впрочем, есть у верблюда приспособление и для сохранения воды впрок, но тоже очень хитроумное: он консервирует воду, запасая жир. Ведь из жира, когда он «сгорает» в организме, получается много воды — 107 граммов из 100 граммов жира. Из своих горбов верблюд может извлечь при необходимости до полуцентнера воды!
Но уж если верблюд долго не пил, потерял много воды и организм его сильно обезвожен, то кровь его все равно остается жидкой и циркулирует по артериям и венам нормально. У других обезвоженных животных и у человека, который не пил много дней, кровь густеет пропорционально утечке из организма воды.
Верблюд без вреда переносит вдвое большие потери воды, чем другие звери и чем человек: до 30 процентов своего веса!
Редко кто даже из низших животных на это способен. Высушивая дождевого червя, можно, правда, «изъять» из него 43 процента воды (то есть он потеряет в весе 43 процента). Но тогда червь неподвижен, в нем жизнь замирает: он твердый и ломкий. Смачивая водой, его можно «оживить». Но если обезвоженный червь будет весить вдвое меньше, чем до высушивания, его уже никакой водой не воскресишь: он замрет и затвердеет навсегда.
А верблюд, теряя вместе с водой почти треть своего веса, не замирает и не становится «ломким», а неделями бродит по раскаленной пустыне с тяжелым грузом на спине.
Разве это не чудо?
Ближайшие родственники верблюда живут в Южной Америке. Это гуанако, викунья и домашние их отпрыски — лама и альпака.
Среди ученых ведутся еще споры: действительно ли от гуанако и викуньи произошли лама и альпака или у них были иные, вымершие прародители.
Индейцы, населявшие Боливию и Перу, приручили лам очень давно: кости их найдены в слоях земли, возраст которых 2550–1250 лет до нашей эры. Альпак разводили и сейчас еще разводят ради прекрасной шерсти, которая превосходит качеством шерсть едва ли не всех копытных животных. Стада альпак пасутся на высокогорных лугах. Нередко к ним присоединяются гуанако и викуньи. Помеси между ними плодовиты.
Альпаки цветом черные либо темно-бурые. Ламы же очень разной масти: от белой до темно-бурой, часто пятнисты. Черные ламы встречаются очень редко.
Ламы до испанцев были единственным транспортным животным у индейцев Южной Америки. Их караваны и сейчас еще ходят по горным тропам. Ламы шествуют не спеша, грациозно, с высоко поднятыми головами, гордо посматривают по сторонам. Нести груз больше 50–60 килограммов ламы решительно отказываются: лягут и не встают, несмотря на понукания. Плюются и кусаются, если их заставляют подняться и идти.
Сама лама весит около ста килограммов, так что вьюк в полцентнера — немалая нагрузка, относительно даже большая, чем у лошади. Вьюки носят только самцы лам. Хозяйственная ценность самок иная — их откармливают и едят. Кроме того, из их грубой шерсти ткут одеяла, плетут веревки, из кожи шьют разную обувь, жир идет на свечи, а навоз — на топливо.
Откуда пыжик берется!
Пыжик знаете? Красивые и теплые шапки из него получаются. Это шкурки новорожденных телят-сосунков домашнего северного оленя (в возрасте до месяца). Они коричневые, но иногда пестрые, с пышным, мягким, блестящим волосом. Пух густой, а ость упругая, глянцевитая, длиной в один-два с половиной сантиметра.
Подрастет теленок, станет кормиться травой, сбросит свой первичный волос, в котором родился, и начнет у него отрастать новая шерсть. Тогда его шкурки будут называться неблюем. Тоже отличный мех.
Постель — шкуры взрослых и почти взрослых оленей. Они идут на пошив меховых одежд народов Севера и на выделку замши.
А еще дает северный олень мясо и молоко (до 50 килограммов за лактацию, жирность его 17–19 процентов). Кроме того, ездят на оленях в нартах и верхом, возят вьюки. В тундре и во многих районах тайги незаменимое животное.
Считали, что северный олень одомашнен сравнительно недавно. Теперь же есть в науке и прямо противоположное мнение: северный олень стал домашним животным (вторым после собаки!) еще до эпохи земледелия, не позже пятого тысячелетия до нашей эры.
Северный олень водится и на севере Америки, но там эскимосы домашних оленей не знали, только в новейшие времена стало развиваться в Новом Свете оленеводство.
У нас до революции оленеводство было в забросе, шло самотеком, без планомерной организации. Много оленей гибло от хищников, голода, болезней. И домашних оленей было только 1,5 миллиона. Ныне же оно, оснащенное техникой, весьма продуктивное и развитое на современном уровне хозяйство. Оленеводческие колхозы и совхозы имеют до 10–15 тысяч оленей (в таежной зоне стада поменьше: 600-1200 голов).