Наевшись этого корня, идет в молодые осинники. Обдирает зубами (с величайшим аппетитом!) набухшие почки, захватив осинку в охапку.
Когда с моховых болот сойдет снег, клюкву медведь на них собирает. А на озимях, где они есть и зеленеют, пасутся весной медведи часами, как коровы. Щуки на разливы пойдут метать икру — и медведь туда же. Высмотрит косматый с берега какую побольше и всеми лапами, как лиса на мышь, прыгнет на рыбину с шумным плеском.
В таких делах весна и проходит. Уже лето. В эту пору бродят медведи по болотам, речкам, камышам у озер с недобрым помыслом — молодых уток ловить. Гоняется здоровенный зверь за малыми утятами часами, и не одну ночь: «Ищет их, как собака, ползает, скачет за молодыми, так что брызги летят во все стороны и шлепотня поднимается страшная». Мокрый, грязный выходит из озера. Но довольный. Спит потом, на солнышке подсыхая.
В часы полуденные бродит мало. Прячется в чаще, у родников, бачажин, «избегая солнечных лучей и страшного овода». Ночь, зори, вечерняя и утренняя, — его время: «тут он совершает все свои похождения, все проделки».
Оттуда, где спит, туда, где кормится, ходит медведь обычно одной тропой, к которой привык. А там, где медведей много, тропы эти — лучшие и единственные дороги в тайге. Ведут они к самым удобным перевалам, к самым рыбным и ягодным местам. Вся Камчатка, рассказывают, пересечена такими дорогами.
Как заведено природой, у каждого зверя, и у медведя тоже, свои угодья, своя «охотничья территория». Около 500–800, по другим данным, даже 2000 гектаров — обычный медвежий «надел» в равнинных лесах. Пределы его обозначены пахучими и зримыми пограничными «столбами»: вековые на деревьях метки, высоко их стволы ободраны когтями. Чем выше над землей заскребы, тем, значит, крепче силой и «свирепой могучестью» хозяин охраняет тут свои владения. Но одной лохмотьями содранной коры медведю мало: вываляется он в моче, встает потом спиной к дереву, вытягивается вверх, сколько может, на задних лапах и трется и трется спиной, загривком и головой о кору. Это предупреждение другим медведям, которые послабее, чтобы сюда не совались: «Плохо будет, коли поймаю!»
Нет зверя в тайге, кроме тигра в Приамурье, где бурый с полосатым встречаются, да еще, может быть, большого лося и кабана-секача, который бы медведя не боялся и которого при случае медведь не заломал бы. Лось и кабан, впрочем, тоже от медвежьих когтей не застрахованы. Однако больших секачей косолапый все-таки остерегается. Но матку с поросятами, если увидит, своего не упустит. Оглядится, нет ли кабана поблизости, подползет тогда без шума по круче и начнет кидать, катить на них с горы камни, коряги — что потяжелее. Иной раз и давит какого поросенка. Не всегда, конечно, удача ему бывает.
А с одним медведем вот какое даже несчастье случилось, когда он малым поросятам готовил гибель. Подобрался тот медведь по крутой скале к свинье с поросятами, которая рыла землю внизу под утесом. Подполз к самому краю, заглянул вниз на лакомую добычу. Долго смотрел, вероятно, выбирая удобную минуту. Потом, решив, что время действовать пришло, схватил коряжину и бросил в свинью, но коряга суком подхватила медведя под заднюю ногу и бросила самого под утес.
Ко всякому зверю и птице, если вздумал медведь их поймать, подползает тихо, как кошка, иногда на брюхе. Совсем ведь не маленький, и спрятаться ему вроде бы особенно и не за что, но, бывает, так незаметно и близко подползет, что даже рябчиков и глухарей успевает схватить раньше, чем те улетят. Быстрота, с какой этот грузный зверь наскакивает, поразительна: «Часто медведь при неверном выстреле, с окончанием его звука, является уже у ног изумленного охотника».
«Медведь вообще плохо «хозяйничает» в лесу, особенно осенью: лучшие урожайные рябины он валит на землю или раздирает стволы пополам, пригибая плодоносные ветви к земле. В тайге он обламывает ветви кедров, на Кавказе крушит вершины самых лучших деревьев дикой груши и алычи» (профессор А. Н. Формозов).
Привык никого не бояться, вот и бушует, о тишине не заботясь. Тут к нему подойти нетрудно, а если треснет ветка под ногой охотника — не беда, медведь не обратит внимания. Но когда запах человеческий к нему донесет, зверь сразу преобразится: носом тревожно воздух тянет, озирается беспокойно. Бывает, еще встанет на дыбы и заревет. У кого от этого мороз по коже, тому на медведя лучше не ходить. А уж коли случилось — пошел или нечаянно повстречал и деваться некуда, то главное — не показать, что зверя испугался, и всегда лучше подвинуться к нему или стоять на месте, но не бежать в сторону или назад. Потому что, если медведь видит — человек его не боится, тут же сам удирает, и резво. А иногда с перепугу приключается с ним «медвежья болезнь».