— Ты понимаешь, что местный Распорядитель — это человек, который днем управляет людской Империей, а ночью всей нечистью этого мира, ты уверен, что хочешь похитить его дочерей?
— Двадцать, — я махнул головой пытаясь разогнать застилающий глаза алый туман, — двадцать минут…
Забыв, что хотел сказать дальше, только махнул лапой и полез внутрь тыквы, захлопывая за собой дверцу.
Здесь все выглядело не так, как я ожидал, что я смог заметить даже в своем нынешнем невразумительном состоянии: изнутри стенки тыквы ощущались как прозрачное желтоватое стекло, практически не искажающее перспективу и вид на неспешно удаляющийся замок, и раскинувшуюся под нами долину. Пол был тоже прозрачный. Из убранства только закругляющийся диванчик, идущий вдоль всей стены, да пара полочек, уставленных бутылками вина, непонятными баночками и флаконами. Но не это больше привлекло мое внимание, а суккуба, вольготно расположившаяся на диванчике напротив меня, на одной из ее стройных, широко разведенных ножек болтались ее легкомысленные стринги, а между них примостилась мерно двигающаяся голова стоящей на коленях брюнетки, так страстно припавшая к нашей целительнице, будто умирающий к источнику вечной молодости. Шаловливые ручки суккубы расстегнули единственную пуговичку на пиджачке, и проскользнули под него, пощипывая возбужденно торчащие сосочки, а хвост, обвился вокруг шеи брюнетки, нервно подрагивая от возбуждения. Блондинка тоже стояла рядом на коленках, чуть не поскуливая от того, что осталась обделенной вниманием суккубы.
Зрение мое совсем заволок красный туман, в голове заревело от забурлившего в жилах огня, гася сознание, будя живущего в глубине души зверя. Я тихо зарычал, шагая к блондинистому силуэту, но не сдвинулся ни на миллиметр, загремев обвившими мои запястья цепями. Когда и откуда они взялись я вспомнить не мог и зарычал уже не сдерживаясь, но цепи натянулись, опуская меня на диван, не давая пошевелиться, и где мне только и оставалось, что любоваться суккубой, скинувшей пиджачок и страстно мнущей свою грудь тонкими пальчиками.
Глава 3
— Ладно, не скули, как побитая собака. Иди, разрешаю.
Стоило суккубе это произнести, как белокурый силуэт устремился ко мне, и я почувствовал прохладные ладошки у себя на коленях и холодные губы, покрывающие мой прибор поцелуями.
— Хватит уже елозить, открой рот и, хотя бы раз в жизни, используй его по прямому предназначению.
Блондинка послушно задвигала головой, стараясь как можно тщательнее выполнить приказ, активно помогая себе в этом обеими руками. Первый финал пришёл быстро и бурно, так что блондинке залило всё лицо, но суккуба лишь бросила ей сложенное полотенце и, сладостно потянувшись, скомандовала:
— Чего застыла? Продолжай. Сделай так, чтобы господин был тобой доволен.
Княгиня северных земель с энтузиазмом приступила к выполнению приказа, не сводя с моего дружка вожделенного взгляда. Я бы с удовольствием выполнил все её тайные желания, но руки мои всё ещё были скованы, а взор застилала кровавая пелена, хотя в голову уже начали приходить странные, не свойственные демону мысли, типа того, что у нас очень мало времени, и что я обещал кому-то вернуть девок целыми и невредимыми. Кому я давал столь глупое обещание, я вспомнить так и не смог, но эта мысль продолжала буравить мой мозг, впрочем, успешно вымываясь из него предчувствием очередного финала.
Во второй раз княгиня умудрилась не отстраниться, вбирая в себя весь излитый мной гнев, глядя на меня при этом счастливыми, светящимися глазами. В моём взоре, после этого, тоже стало гораздо больше осмысленности, но, когда цепи, тихо зашелестев, вдруг ослабли, вернувшийся было разум тут-же смыло потоками так и не угасшего внутри меня огня.
Мои руки будто живущие своей жизнью рванулись вперёд, одной обвивая девушку за талию, второй задирая ей на голову пышную юбку. Зарычал от гнева, увидев прикрывающие упругие ягодицы воздушные кружева, которые, впрочем, тут же распались под моими когтями, обнажая трепещущую в предвкушении плоть. Склонился, вдыхая идущий от ее тела запах, в котором смешались идущий из самого его нутра страх, похоть, адреналин и еле сдерживаемое нетерпение.