В нравах и привычках Педро Аршанжо и его друзей, равно как и нравах и привычках героев других произведений Амаду, многое кажется нам сомнительным. Но дело в том, что между героями и читателем всегда стоит автор-рассказчик, не безликий повествователь, а человек, способный оценивать изображенную жизнь. Речь рассказчика исполнена юмора, добродушной иронии. Ирония становится профилактикой слишком прямого, примитивно-буквального понимания рассказа. Не бойтесь посмеяться над излишествами, чудачествами, слабостями героев, но отдайте должное их искренности и честности, великодушию и бескорыстию, их естественной доброте, говорит нам автор самой иронической интонацией речи.
Сказовая манера складывалась у Амаду постепенно. В "Габриэле..." рассказчик еще как будто срывается с голоса, то переходя к безликому повествованию, то зажигаясь эмоциональностью. Но с годами пришло виртуозное владение всеми регистрами художественной речи. "Может, это просто любовь к искусству рассказывать?" - лукаво говорит писатель в сказке для взрослых "История любви Полосатого Кота и сеньориты Ласточки". Эта сказка, которую Амаду сочинял, откладывая и возвращаясь, несколько лет, пленяет своей всесильной, поистине волшебной речью. Ни затейливого сюжета, ни яркой фантастики, ни неожиданной развязки, а читатель то улыбается, то грустит. Неожиданность, фантазия, затейливость и простота - все это только в манере рассказывать (но, следовательно, и в манере видеть мир), поворачивать обыденные вещи то одной, то другой стороной, заставляя читателя угадывать за юмористической буффонадой печаль неотвратимого старения.
Сказовый способ повествования генетически связан с устной литературой, с фольклором. В Бразилии и сейчас распространены и продаются на любой провинциальной ярмарке лубочные книжки. На этих же ярмарках собирают вокруг себя толпу слепые сказители, рассказывающие легендарные и полулегендарные истории о знаменитых разбойниках, жестоких плантаторах, мятежных рабах. Витиеватость заглавий последних произведений Амаду, имитирующих названия лубочных повестей, как бы отсылает нас к истокам, напоминает о родстве с фольклорным рассказом. Однако Амаду вовсе не подражает бесхитростно фольклорному сказу. Иногда читателям и критикам такая непринужденная манера повествования, весело льющийся рассказ кажутся уступкой занимательности, как бы клеймом "развлекательной литературы". Думается, что это близорукий взгляд. В игривом легкомыслии Амаду-рассказчика есть не только своя система, но и своя большая художественная цель. И слово "игра" употреблено тут недаром. Игровое начало в книгах Амаду действительно очень сильно: играют герои, играет рассказчик с теми, о ком он рассказывает, и с нами, читателями, поддразнивая нас деланной серьезностью лица. Но ведь игра имеет свое духовное содержание, и оно вовсе не сводится к развлечению и отдыху. Смысл, духовная цель игры это и есть сердцевина зрелого творчества Амаду.
Наше вступление началось с рассказа о Баия. Оставаясь влюбленным портретистом родного уголка земли, Амаду сумел взглянуть на него и изнутри и извне, из тысячелетней традиции народного искусства, из озабоченной сложными общественными и интеллектуальными проблемами современности. Почувствовал ли он в баиянском быту дыхание утопической народной мечты, неистребимое вековое идеальное начало или же внес в изображение этого быта раздумья и чаяния современного художника и тем самым придал ему универсальность? Вряд ли можно однозначно ответить на этот вопрос. То, что происходит с Баия и баиянской карнавальной толпой в книгах Жоржи Амаду, - одно из обычных чудес в лавке искусства.
Народная стихия в книгах Амаду и утопически идеальна, и в то же время национально конкретна. Амаду бесконечно любит своих земляков, любуется их самобытностью - и хочет всех нас заразить этой любовью. Но он еще и потому ищет новые, воздействующие на сегодняшнего читателя средства раскрыть эту самобытность, что уверен в ее значении для современного человека. Амаду хочет увидеть те свойства национального характера, которые нужно сохранить, формируя наши представления о подлинно человечном обществе. Объяснимая исторически, национальная самобытность бразильского народа - как тема в общей симфонии человечества, где важно не утратить ни одной ноты. Воплотившись в искусство пластичное и необыкновенно привлекательное, бразильская самобытность существенно дополняет духовную жизнь XX века. Искусство становится мудрым напоминанием о том, какое безграничное богатство лежит за пределами негармоничной социальной повседневности.
И. Тертерян
ТЕКСТОГРАФИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
ЖОЖИ АМАДО
1 Страна карнавала 1931г. 2 Какао 1933 3 Пот 1934 4 Жубиаба 1935 5 Мертвое море 1936 6 Капитаны песка 1937 7 Бескрайние земли 1942 8 Город Ильеус 1944 9 Красные всходы 1946 10 Подполье свободы 1952 11 Габриэлла, корица и гвоздика 1958 12 Необыкновенная кончина Кинкаса Сгинь Вода 1961 13 Старые моряки или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган 1961 14 Пастыри ночи (сборник повестей и новелл) 1964 15 Донна Флор и два её мужа 1966 16 Лавка чудес 1969 17 Тереза Батиста, уставшая воевать 1972 18 Тиета из Агресте, или Возвращение блудной дочери 1976 19 История любви Полосатого Кота и сеньориты ласточки (сказка)