Партийца, представлявшего трестовский комитет, шахтёры знали за человека, готового заложить любого и за любой пустяк. А тут был повод пресерьёзнейший, тянул чуть ли не сразу на очернение партии, а, значит, власти. По доносу могли пострадать и другие, как свидетели и даже как сообщники; таких найти не составило бы труда, слегка их чем-то мелочным припугнув; но теперь не кто иной как сам бригадир вынужден был остерегаться усложнения и затягивания конфликта: основное-то состояло в слаженной работе, в выполнении плана.
Партиец же затаил неприязнь. Веналию он то и дело пенял на утренних разнарядках – что-нибудь, мол, не обеспечено, где-то промедлил, действовал не в согласии с общей задачей, стоявшей перед бригадой. Позже, однако, выяснилось, что это была только внешняя сторона. Неприязнь уходила вглубь и просилась выйти оттуда.
Примерно в таком вот виде разворачивалась травля. В то время её тяжёлое, нудное, непрерывное воздействие хорошо соответствовало цели подавить каждого, кто мог хоть чем-то вызвать подозрение в непохожести на усреднённый образец, в строптивости, не говоря уж о сопротивлении. Травлей безо всяких реальных подоплёк режиму удавалось легко смять волю даже человеку стойкому и храброму.
Достоинство и честь не имели при этом никакой цены. Личности указывалось, насколько она ничтожна и как велика над нею власть, порой выражаемая в самых скромных полномочиях.
Веналий, хотя ему и хватало терпения и выдержки, не мог не обеспокоиться непредсказуемостью последствий, к которым были способны привести нахальные, несправедливые наскоки.
От села, где я жил, до стоянки заготовщиков около четырёх километров. Будет вернее сказать: это расстояние – от окраины села, до которой на добрых два с половиной километра протягивались ещё улицы.
Когда-то, ещё в царское время, после столыпинских11 расселений нищего народа по свободным имперским землям, все улицы здесь были уставлены домами, а те отстояли один от другого почти на одинаковом удалении – в соответствии с шириной просторных и щедрых частных наделов. К началу Отечественной домов уже насчитывалось раза в три меньше. Убыло и жителей. Рядом с уцелевшими усадьбами запестрели брошенные участки. Таковыми оказались последствия проведённых в известный исторический срок насильных раскулачиваний и высылок подозреваемых или уже уличённых в небедности12.
Бывший крупный колхоз, приобретавший ауру зажиточного, хирел и захирел. Много его земель пустовало. В том числе прекратились заготовки сена с огромного лугового массива, куда приезжали и шахтёры. Те стали там полными распорядителями. Тележная дорога, которая вела к массиву заброшенными полями и частью по редколесью, почти на всём протяжении заросла; от неё видимой оставалась уже только узенькая сентиментальная тропа посередине бывшей проезжей части.
Заготовщики изредка к нам наведывались, пеше или на лошадях, торопясь вернуться обратно к своим делам. Посещения сводились к закупке самосада, свежего молока и куриных яиц у кого-нибудь на дворах. Пищевых продуктов от коров и кур, значительную часть которых нужно было сдавать государству по налоговым обязательствам, в июне – в пору сочных зелёных трав и избытка дневного света – у жителей хватало. И табак выращивали многие. Эти местные товары были единственными, которые продавались летом. Ещё у нас можно было купить водку – в сельповском магазине.
Мальчишки постарше меня на выкосы и в прежние сезоны бегали. Скучавшие по своим семьям и детям приезжие дядьки этому всегда были рады, угощали нехитрой едой с костра и даже хлебом, что для нас, нетерпеливо ждавших, пока на грядках у своих домов начнут наливаться заменявшие его зёрна кукурузных початков, было верхом желаний. В благодарность мальчишки брались помогать заготовщикам. Подбирали обронённые кучки сена, складывали копны, из леса натаскивали сушняк. А самое приятное было связано с лошадьми.
Доверялось их впрягать и распрягать, водить в запряжках с волокушами при стягивании копен, отправляться с ними на водопой, к озеру, лежавшему у края холма, около километра от палаток.
Я в первый же раз, когда дружки взяли меня с собой, испытал массу прелестей от визита.
Кони были моей кумирней. Рядом с ними я готов был находиться до бесконечности, не прерываясь, – любуясь их открытой и горделивой статью, внимательностью в глазах, потряхиванием чёлок и подёргиваниями кожи на крупах или боках, когда они таким образом сгоняли с себя рои мухоты и слепней.
11
Столыпинская аграрная реформа. Проводилась в России с 1906 по 1917 г.г. по инициативе председателя Совета министров Петра Столыпина. В настоящее время признаётся как успешная.
12
Имеются в виду частные хозяйственники, которые в Советском Союзе подвергались репрессиям и выселению по программе раскулачивания в 30-е годы XX века.