– Даже надеяться не мог. Спасибо.
Пора было уходить. Встреча для меня оказалась более чем насыщенной. Но сверх её регламента вертелось в моей голове ещё по крайней мере два вопроса к хозяину жилища. Первый я задал, когда уже получил в руки заложенную в папку толстоватую стопку листов – распечатку с принтера – и приготовился прихватить под мышку Басю.
– Что-то хотел сказать? – Виктор насмешливо-внимательно смотрел на меня, стоявшего у порога, будто зная, что без того вопроса я не уйду.
– Не обидишься?
– Ну что ты!
– Почему всё-таки ты не печатаешься?
– Да разве непонятно? Я пишу, значит, я и так – писатель. Когда что-нибудь окажется опубликованным, напечатанным, я не знаю, как мне тогда себя называть. Опубликователь, напечататель… Ерундово. Да, впрочем, не беспокойся, сборничек юмора выйдет. Ты в нём согласен присутствовать?
Баська уже вертелся у меня под мышкой.
– Буду рад. Не забудь включить и твою самую последнюю вещицу – про напечатателя.
– Само собой! Только неверно говоришь: последней она не будет. До выпуска в свет к ней ещё столько придумаем. Так?
– Идёт!
Мы попрощались и расстались.
Придерживая распечатку и не отпуская Баську, я шел по тихой вечерней улице, и возвышенные чувства переполняли меня. Отпускать собачонку не хотелось: потом жди её, может быть, до утра.
Я осознавал, что вот ещё несколько минут назад я не только от души пообщался с интересным человеком, но и прошёл некое посвящение. В то, где пока и не мечтал оказаться со своими никудышными литподелками. Куда любой новичок может рассчитывать подняться разве что через годы, а то и десятилетия. Неважно, что я посвящён человеком, не желающим и, вероятно, не готовым публиковаться. Ну их, этих маститых! Они все какие-то очень занятые, серьёзные, напыщенные, юмора не понимают, как, безусловно, и самой действительности; то, что можно брать из неё, считают неподходящим, своё же сочиняют тяжело, выдумывая, и – что они написали?.. Где оно? Кому в поучение или в удовольствие? Гоголь что-то говорил о бумагомараках…
Я мысленно благодарил Виктора за всё, благодарил себя, что у меня получилось так легко войти в доверие к нему, благодарил и вот этого шельмеца Басю и даже его тёзку из романа, а также двух сук – их матерей. Без нас всех, вместе взятых, пожалуй, и не вышло бы ничего из того, что вышло.
Писать, быть литератором – это в понятии всех как что-то недосягаемое, возвышенное, необъятное, таинственное. На самом же деле всё просто. Что, казалось бы, в нашей с Виктором болтовне с разбором рукописей, в смехе над эпизодом с капитаншей, в беззаботной безалаберности непоседы Баси? Но вот я иду теперь, ощущаю неубывающее животное тепло от пульсирующего маленького тельца этого пёсика и радуюсь, что я уже совершенно другой.
Я знаю, что может составлять литературу, даже очень высокую. Так это легко и приятно сознавать…
Я знаю, что мне теперь делать, что мне нужно…
И уже ничто не в состоянии помешать мне или огорчить меня. Даже то, что, по известной мне причине, издание сборника юморин с моим «присутствием», о чём говорил Виктор, вряд ли состоится. Или, если и состоится, то не скоро.
Помню, что уже и перед самым уходом от него я всё ещё хотел спросить у него, в самом ли деле он собирается выпустить в свет такую книжонку. Было бы желательно обнаружить в ней свой скромный вклад. Но я не спросил, поскольку запаздывал: следовало задать этот вопрос несколько раньше – сразу вослед первому, уже изложенному выше. Теперь он казался излишним и неуместным.
Для чего было спрашивать о пустяке – если и так всё складывалось наилучшим образом…
Футурины
Условное – реальное
ВПЕРЕДИ ГРЯДУЩИХ ВЕКОВ
Мой друг Казимир Лопек, не являясь учёным, имел обыкновение рассуждать о нашей цивилизации и её продолжениях. Много писал на эту тему. Хотел подготовить к изданию книгу. Но ему всё казалось, что соответствующих материалов у него мало.
Однажды мы гуляли с ним по зимнему лесу. Заглянули передохнуть в пустовавшее зимовьё. Затопили печурку. В какой-то момент Лопек взялся подбросить в огонь щепок, открыл дверцу печурки, наклонился, и неожиданно его стало туда втягивать. Я не успел оглянуться, как он исчез. Как я ни старался, вызволить его назад не удалось. Объявился он лет через пять и уже в другом городе, где стал жить постоянно. По телефону я узнал от него, что в своё отсутствие он находился в далёком будущем, и теперь для задуманной книги материалов у него более чем достаточно. А вскоре его свалила тяжёлая болезнь, и он умер.