Верхом на Сардере она и выехала на продуваемый ветрами берег: наблюдать за погрузкой. Смирный мул клирика выступал рядом.
— А теперь, когда нас слышат, признайся: это ведь ты Рауди сподобил брату в ноги пасть? Не ради одной безопасности его отправил?
— Положим, он и сам порывался искать правду. Я ему только быстрый путь организовал. И снабдил кое-какими аргументами. Видишь ли, Кьяртану множество таких, как твоё, дел на стол кладут. И половина — рутенских. И добрая треть — о бастардах его приятелей и бастардах бастардов его приятелей. Пока бы поразгрёб. Его женщины о тебе и думать забыли — не их вина, жизнь такая. А Орден Езу умеет подобрать аргументы, за что, собственно, его так не любят.
— Не совсем поняла. Ты сам не мог явиться со своими убойными аргументами? Понадобилось больного гонять?
— Гали моя, — он положил руку на отросшие, словно после тифа, кудряшки. — Я попросту боюсь. Ты ведь видела воочию, каков он? Если узнает обо мне, если хоть кто-нибудь проговорится, что вот есть такой я — позовёт, не удержится. И я тоже — не удержусь. И ладно бы — одному мне на том костре гореть.
— Вот значит, как, — медленно проговорила она, — тогда и я тебе скажу начистоту. Люблю я тебя, такого неладного. С самого начала полюбила и до самой смерти. Что уж ты там об этом помыслил — не столь важно. Холить и лелеять мечту можно и без того. А скоро и ещё кое-кого лелеять и холить. Твою дочь. Бабки говорят, и верно девочка будет.
Кажется, он попробовал удержать слёзы — оттого финальная улыбка вышла кривоватой.
— Знаешь, я непременно вырвусь. Приеду повидаться.
— Не торопись, Я думаю, вокруг острова снова кордон поставят. Уже из-за меня.
— Что, снова Белая Хворь?
Галина кивнула:
— Разгулялась. Опять жиром смазывать, снова растирать от онемения. Надеяться на лучшее. Как говорится, праздник, который всегда с тобой.
— Хоть весточку пришли. Я распоряжусь дать тебе обученных почтарей в клетке.
— Если хочешь. Полагаю, твой Рауди и твой… твой король уже о голубях раньше подумали.
— Только не о таких.
Оба посмотрели друг на друга и, наконец, рассмеялись.
После долгой качки и скуки, которые донимали всех, за исключением младенца, рулевой, наконец, крикнул:
— Лево по борту остров, Явно тот самый — белые турманы как вылетели из клетки, так и не вернулись.
Вдали сияло нечто золотое на белом — снегу или тумане. Сверху опускался купол чистейшей голубизны, заключённый в оправу радуги, по сторонам летели подгоняемые верхним ветром облака.
Причалили, выставили сходни. Первой спустили с них Галину, для чего понадобились усилия двух крепких гребцов, мужа и большая плетёная корзина. Расстелили на большом камне плащ, усадили беременную. Было тепло, несмотря на зиму, — южный ветер тянул долгими влажными порывами, колыхал длинные сухие стебли.
Свели Орихалхо с девочкой. Та для уюта сидела в особом заспинном мешке и вертела головкой во все стороны. На море она заметно подросла. Потом стали спускать грузы.
— Сразу тент натягивайте, как бы дождь не налетел, — командовала Орри.
— Без надобности, — возразил рулевой. — Вон там грот сухой. Здесь единственная бухта, куда можно пристать, вот хозяин и озаботился о складе.
— Загон для мулагриц он тоже оборудовал?
— Орри, не беспокойся, они всё уладят, — Галина подвинулась на сиденье, показала — сядь рядом. — Это ковыль, пырей или рожь вокруг?
— Одичавшая пшеница.
— Почти по Шишкину — был такой рутенский художник. Там ещё посерёдке дуб выписан.
— Будет тебе и дуб, и целая дубовая роща вокруг тихой воды. Внутри острова, где ещё остались не пепелища, а несколько заброшенных домов. Лучший собирались окурить серой и проветрить к нашему приезду. Ты понимаешь, что именно здесь?
— Твоя родина. Чумной атолл.
— Да. Не боишься той, что дремлет столетиями?
Галина обняла подругу:
— Только не с тобой.
— И не с Рауди, верно?
Они дружно встали, замахали руками. Потому что к ним уже скакал Аль-Кхураб со всадником на спине.
Рауди соскочил с седла, щёлкнул дитя по носику, обхватил юный живот обеими руками — сильными, горячими. Сказал вместо «здравствуйте»:
— Ух какой. Долго тебе ещё его таскать, Гали?
— Да месяцев шесть-семь, пожалуй. А там, глядишь, и сама ножками пойдёт, — рассмеялась женщина.
— Уж я ждал-дожидался. И на море во все глаза смотрел. Ну а когда эта пара в небе закувыркалась — понял: близко.
— Ну что ж, показывай жильё. Погоди только — Сардера на берег сведут, — сказала Орри. — я-то, может быть, за твоей спиной и помещусь, но вот живот твоей любимой — вряд ли.
— Любимая у нас с тобой одна. Я не ревнивый. Я, может быть, тебя покрепче её самой люблю.
Дом стоял на особицу, не так далеко от деревни, чтобы трудно было навещать довольно ещё крепкие службы, но и не настолько, чтобы лицезреть давнюю беду. Некрашеные брёвна были соединены лианой, которая от возраста закаменела, внутри было чисто, вдоль стен стояла мебель: лавки и сундуки.
— Своя обстановка, родная, — объяснил Рауди. — Починять только пришлось. В тех избах и столы имеются, и кровати, но я пока не рискнул. Здесь-то поветрие факт не гуляло.
— Точно знаешь? Откуда? — спросила Орихалхо.
— Не ты, что ли, уходя, запись оставила? — ответил он. — После тебя и передо мной тут разве братья Езу гостили — они отчаянные. По смыслу темновата, надо отметить. И размер никакой, и рифмы самые обыкновенные. Но на слух звучит красиво. Я по ней ещё в чистописании тренировался.
Он открыл сундук и вынул лист пергамена с щедрыми завитками и росчерками, потом клочок сероватой бумаги величиной с мужскую ладонь.
— Вот, полюбуйся. Рука у меня, пожалуй, не так тверда, как раньше.
— Хорошо весьма, — нетерпеливо ответила Орихалхо. — Да ты оригинал нам подай!
На клочке изящным, почти женским почерком были выведены строки:
Здесь оазис тёплой земли посреди навсегда опустевших морей,
Непочатая воля, рай для зверья, радужный путь во дворец.
Я лишь гость одинокий с ключом от запретных дверей,
От дрожащих в смятении струн, от хрустальных сердец.
Ухожу весь в слезах, не прощаясь — не сыскал меня охвативших рук.
Девству и чистоте не причастен, к себе неспособен на жалость.
Хоть не мир, но война и мятеж утвердились во мне и вокруг,
Хоть не ищут меня, не зовут — только здесь я останусь.
«Почему же Орихалхо не возражает? — думала про себя Галина, скользя глазами по удивительным строкам. — Морянские пленники, да ещё и дети, скорей всего были неграмотны. И бумага особенная — отец научил меня разбираться в здешних сортах. Каменное волокно вроде асбеста, однако не ядовитое. На вид неказиста, но не подвержена гнили и сухости, в огне не горит, разве что тлеет. На такой секретные агенты пишут».
— Галина, ты что застыла так надолго? Очнись, — позвал её добродушный голос мужчины. — Орри вон говорит — на твёрдую землю стали, домом обзавелись, пора девчонку нарекать. Как ты хочешь?
— Олавирхо, — нисколько не задумываясь, ответила она. — А ту, что родится в начале осени, — Варенькой. Барбариской. Барбари.
«ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ».
© Copyright: Тациана Мудрая, 2013
Оглавление
Пролог
Авантюра первая
Авантюра вторая
Авантюра третья
Авантюра четвертая
Авантюра пятая
Авантюра шестая
Авантюра седьмая
Авантюра восьмая
Авантюра девятая
Авантюра десятая
Авантюра одиннадцатая
Авантюра двенадцатая
Авантюра тринадцатая
Авантюра четырнадцатая
Авантюра пятнадцатая
Авантюра шестнадцатая
Эпилог
Здесь я останусь