Факелы дружно потухли.
Сами собой заработали динамки карманных фонариков, карманы курток засветились красным, как глаза вампира.
И в их свете глазам девушек предстала лестница.
Не такая широкая, как на том берегу, но с ровными ступенями, оклеенными по наружному краю шипастой противоскользящей лентой.
Когда девушки стали на первую ступень, вверху открылась дверь, и лестница плавно заскользила по направлению к арке.
— Все рутенские чудеса похожи на хорошо отрепетированный фокус, — с лёгким презрением сказала Барбара. — Чистой воды трюкачество.
— И кроме того, эскалатор шумит, — поддакнула Олли. — А фотоэлементы потрескивают.
Лестница, сложившись в ровную линию, скользнула во входной проём и застыла. Но едва девушки сошли с неё, неторопливо, будто внутри был замурован маятник, откачнулась и поехала назад. Уперлась где-то в глуби в невидимое препятствие и слегка вздрогнула, утверждаясь на месте.
— Может быть, мамы-Галины соплеменники и не приложили к этому лапу, — предположила старшая. — Говорят, их чудесные лестницы часто заедает или они схлопываются. Вытягиваются в струнку.
— Угу, чувствуется конструктивная основательность, — согласилась младшая. — Или капля горячей крови хозяина.
Всё это самое время обе неторопливо озирались вокруг при свете фонариков, как-то внезапно накопивших энергию и отдающих её с усердием двойного солнца. Если принять за гипотезу утверждение об изначальном тождестве башен, то из этого следовал вполне определённый вывод: здесь была часть круговой анфилады. Но никак не вестибюль, вопреки всякой логике. Слишком много серых домотканых половиков, брошенных на дорогой мозаичный пол (мрамор, орлец, яшма). Избыток ниш в стенах — они казались двойной шеренгой родовых портретов, вынутых из рам полированного дуба, только сейчас из них глядела темнота. Мебель, нисколько не производящая впечатления функциональной, — так невелика по размеру, что добрая треть удельного веса приходилась на сквозную резьбу, объёмную вышивку и прочие смысловые загогулины.
Откуда взялось это слово — смысловые?
Олавирхо сказала:
— У тебя тоже такое чувство, Барба, что вся эта красота по внешности непригодна для использования, зато порывается что-то сказать смотрящему?
— Воплощение текста, — ответила сестра. — Нет, не так: сам текст для умеющего воспринять. Неслышный зов. Оттого и не следует ожидать привидений.
— М-м?
— Они удалились, испуганные ремонтом. Шучу. Теперь вещи и в самом деле отвечают сами за себя и говорят с нами без посредников.
— А мы, получается, перешли-таки на другую сторону зеркала?
— Отчего ты говоришь о зеркалах?
— Барба, кто у нас умён — я или ты? Вот ты и соображай, что ненароком ляпнула твоя сестричка.
Барбара коснулась выпуклого парчового медальона на мебельной обивке:
— В нашей башне ни один раритет не имел души. Её, похоже, приходилось привносить и даже запирать. А здесь живут…
Она замялась.
— Если это Зазеркалье — то чистейшие души? — рассмеялась Олавирхо. — Но какие плотные и искусно пересотворённые!
— Получившие жизнь от творца. От такого предостерегают в Сконде: не изображай зверя и человека, ибо они потребуют от тебя душу и разорвут, желая поделить меж собой.
Тем временем анфилада разворачивалась перед ними страницей прекрасного свитка. Здесь было то же, что в замке Шарменуаз, кроме оружейной палаты, на месте которой возникли бальная зала, парадная столовая, вся в гобеленах, комната для музицирования и прочих театральных действ, тоже затянутая ткаными узорами и картинами, а также кладовая для припасов, которые не нуждались в погребном холоде. Стол, несмотря на размеры, не производил сколько-нибудь внушительного впечатления, потому что был хитроумно вырезан в форме гигантского дубового листа, только что без черенка. Кресла, которые могли закрыть углубления в торце столешницы, отсутствовали напрочь, а фарфоровая посуда в хрустальной горке светилась, как зубы в щербатом рту. Струнные инструменты были много мельче клавесина или арфы и расставлены по концертном зале так, чтобы создать впечатление густой населённости, — но не создавали. В гардеробной, куда девушки зашли, чтобы при случае знать, во что переодеться, так же было с сундуками: вещей было немного, хоть и отменного качества, и хотя не все отчётливо мужские, но и на женские не слишком похожи.
Кухня была пуста, как городская площадь без торговых рядов и эшафота. Шмыгали по углам задумчивые мыши, ящерка взирала на путешественниц с потолка, голубоватые лучи фонариков отражались в выпуклых глазах, падали на медные и мраморные плиты.