То есть один выходной в неделю мне и так полагается, как и всем остальным игрокам. Правда, мы обычно из кожи вон лезем, чтобы как‑нибудь правдами и неправдами провести его в игре. Нам идут навстречу… как правило. То есть в капсулу не пускают, но никто не препятствует играть в удаленном режиме, решая вопросы с помощью планшетов: отвечать на письма, принимать важные решения, можно даже поговорить с некоторыми персонажами (при нынешнем уровне проработки мира у меня уже язык не поворачивается назвать их неписями).
В моем случае это вовсе не фанатизм. Просто теперь, в отличие от игры в шлеме, процессы на станции не тормозятся. Поэтому если ты сутки отсутствуешь, то сутки все на Узле развивалось без тебя – со всеми вытекающими.
Вредно так гореть на работе, хоть настоящей, хоть вымышленной. Но других вариантов я лично не вижу.
В общем, на следующий день беру такой минивыходной. Мне кажется, в игре мое отсутствие не очень заметно: я остаюсь на связи. Но почему‑то лезть в капсулу не хочется.
А за обедом Оксана спрашивает, чего я такой смурной.
В самом деле, чего? Я даже объяснить не могу.
Только то, что вчера выполз из капсулы сам не свой, у меня дрожали руки, и я, чтобы успокоиться, целый час наглаживал Белкина. И жалел, что не курю: говорят, это тоже успокаивает.
Мне было не по себе, даже не от моих ощущений в процессе ритуала плодородия, а именно от того, что это были мои ощущения. В смысле, я ничего подобного от себя не ожидал. Что это, черт побери, за… не знаю даже. И интеллигентными замашками не обзовешь. Фигня какая‑то. Почему‑то я не мог снести целомудренных прикосновений к своему нарисованному телу в обстановке, где со мной заведомо не могло случиться ничего плохого, да и прикасались женщины, которых я считаю сексуально привлекательными!
Что из этого следует – что я извращенец какой‑то?
Оксане, естественно, я не собираюсь рассказывать никаких подробностей. Но каким‑то образом меня прорывает, и, прежде чем взять себя в руки, я успеваю сообщить, что был я на этом ритуале плодородия и что в гробу я его видал.
А тут оказалось, что она тоже через это прошла.
– Ты ведь сказала, что у тебя версия до восемнадцати, поэтому этого не будет? – неприятно удивляюсь я.
Зачем бы Оксана мне врала?
– Да я ошиблась, – она машет рукой. – Подумала, что все уже, но у меня по сюжетной ветке просто позже это событие оказалось, когда понадобилось сблизиться с элитой пишников и уговорить их арендовать один из модулей…
– Не фига себе, у тебя пишники модули арендовали?!
Официальный лор гласит, что пишники не стали одной из рас‑спонсоров только потому, что им чуть ли не религия (ну, менталитет, культурные обычаи, вот это все) не дозволяет «выбрасывать» столько денег на социальный проект, не приносящий немедленной прибыли.
Хотя в свете того, что я недавно узнал об их совместных усилиях по очистке собственной планеты, этот тезис теперь вызывает некоторые вопросы.
– Ну да, а что такого? – удивленно спрашивает Оксана. – Пришлось повозиться, но их главная, Мийгран, оказалась забавной такой теткой, после того, как я обыграла ее в карты!
Час от часу не легче! Мийгран, оказывается, можно обыграть в карты. Я даже не знал о наличии такой механики в игре… хотя чему удивляться, я видел уже механики и посложнее. Но мне в принципе ни разу даже не намекнули на какие бы то ни было карточные игры.
Правда, в притоне тетушки Мо я видел, как завсегдатаи бросали что‑то вроде костей… в смысле, кубиков. Это могла быть и какая‑то другая, более сложная игра.
– То есть вы на ритуале плодородия играли в карты? – уточняю я.
– Нет, играли в карты только я и Мийгран, – терпеливо поясняет Оксана. – Причем она предложила, якобы она поклонница земной культуры и выучила наши игры. А до этого там было все очень мило: мы обнимались и водили хороводы.
…Короче, примерно как у меня. Хотя нет, ладно, у меня не было хороводов, зато под конец сеанса дело дошло до почти настоящего массажа. Ничуть не эротического, в одежде, но у меня от него совсем неиллюзорно заболели плечи, стоило выбраться из капсулы. В самом деле, все у нас в голове.
– То есть тебе понравилось? – спрашиваю я.
– А чему там не нравится? – улыбается Оксана. – Милая вставная сцена для психологической разгрузки… Ну еще прикольно было посмотреть на некоторых своих подчиненных в неделовой обстановки, туда, кажется, половина моих вахтенных пришла! Даже этот красавчик‑завхоз и инженер‑гриб!
Ага, а у меня ни Томирла, ни Раала не было. Я, конечно, увидел одного из вахтенных специалистов еще в холле, но потом он оказался в какой‑то другой комнате, я его не встречал.
– А кальмара видела? – спрашиваю.
– Какого кальмара?
– Ну, одного из учеников Ардено Нолькарро, других там вроде нет…
– У него есть ученики? – удивляется Оксана. – Надо же! Я думала, их там пятеро индивидуалистов‑интровертов…
Так, а вот это уже совсем странно. Неужели для нас отличаются не только сюжетные ветки, но и сгенерированные игрой персонажи? Или Оксана пока просто не узнала, чем занимаются тораи в своем модуле? В смысле, не в курсе, что у них там школа для особо одаренных шебутных подростков?
– Оксана, а ты в игре… ощущаешь прикосновения других персонажей как настоящие? – мне приходится чуть ли не силой выталкивать слова, потому что все внутри меня протестует против того, чтобы заводить этот разговор. Однако мне слишком любопытно, не могу не попытаться ее расспросить.
– Ну естественно, – удивляется она. – А иначе какой бы смысл? Нет, конечно, мне поначалу все казалось не совсем настоящим, когда я там в игре чего‑то касалось, я понимаю, что это фикция… Но теперь привыкла, забываю даже. Мне, наоборот, в реальной жизни ощущения стали казаться слишком острыми!
Ну да, ну да. У меня тот же эффект… вот только, боюсь, мне и в игре остроту чувств теперь хочется прикрутить.
После обеда возвращаюсь в свою комнату расстроенный. Радуюсь, что наши с Оксаной капсулы в разных концах спортзала, и что она торопилась вернуться к игре, а потому и не подумала проследить, вернулся ли я. Очень не хочется объяснять, что я из‑за этой пустяковой сцены психологической разгрузки места не нахожу.
Однако практически возле дверей меня перехватывает Светлана.
Ну ладно, не возле дверей. Мы проживаем в номерах с общих холлом, планировка примерно как у некоторых гостиниц или у детских лагерей, которые я еще застал школьником. В нашем холле стоит диван, два мягких кресла и журнальный столик, где всегда лежит стопка журналов.
Мне иногда кажется, что бумажные журналы в основном выпускают только для того, чтобы раскладывать их на вот такие вот столики в прихожих.
– Андрей, здравствуйте! – говорит она. – У вас найдется полчаса? Или минут сорок на разговор?
На самом деле меня разговаривать не тянет. Но животом чую: речь пойдет о вчерашнем ритуале плодородия. Поэтому соглашаюсь.
Идем не ко мне в комнату и даже не в кабинет Светланы – мы выходим наружу.
Я совершенно забыл, что за стенами санатория в свои права вступает самая настоящая весна.
На улице именно такая погода, из‑за которой в детстве мать просила меня надеть шапку, когда мне это казалось форменным издевательством: на солнце уже совершенно по‑летнему, а в тени притаился холод. Небо голубое, некоторые деревья – в бледных ажурных облаках свежей листвы, другие еще не прочухались после нашего фирменного ноября длиной в полгода.
Все это кажется странным и нереальным, как будто я не был на улице целую вечность, а не чуть более недели. Или уже пару недель?
Пытаюсь вспомнить, выходил ли я за пределы корпуса во время подготовительного периода, и не могу.
Мы садимся в небольшую беседку, вокруг которой разбиты еще черные от перекопанной земли клумбы.
– Вам не холодно? – спрашивает Светлана. Сама она кутается во флисовую кофту.
– Нормально, – говорю я.
На мне теплый халат, в котором я выходил в столовую, чтобы не привлекать к себе внимание, но под ним не плавки, а обычные шорты и футболка. Этого по нынешней погоде вполне достаточно.