Пассажиры битого, перебитого «Крайслера» никакой «тоски пустыни» пока не чувствовали; отнюдь, им было даже весело. Бисквит рассказывал, как однажды едва не женился на дочке министра экономики Тувалу. Есть(?) такое карликовое островное государство в южной части Тихого океана со столицей Фунафути, в которой проживает аж три тысячи четыреста человек. Так как Бисквит весил тогда почти сто сорок кэгэ, то все свободные красавицы Тувалу в него сразу же до беспамятства влюбились. И пока продолжался чемпионат Океании по отбивным из акульих плавников и супам из морской черепахи, буквально преследовали его по пятам.
Дело в том, что главный критерий мужской красоты в тех благословенных краях — вес. Однако мужик должен быть не элементарно жирным — такая «красота», естественно, на фиг никому не нужна, — а иметь сильное, могучее тело дикого кабана. Ну, вроде еще как у борца сумо. Словом, в Фунафути Бисквит смотрелся на уровне Алена Делона в Элисте. Ведь даже президент этой замечательной во многих отношениях страны весил меньше его на пять кило.
Так как Бисквиту было все равно на ком жениться, — а какая разница, если все до одной девушки Тувалу были отменно хороши? — то выбрал дочку министра экономики: если уж терять свободу, то за хорошую цену, не правда ли? К тому же Тувалу была единственной страной, в которой он не тосковал по дому, по родным нивам.
Здесь это было просто невозможно. В тувалунском языке слово «страдать» вообще отсутствовало. Тувалунцы были на редкость жизнерадостными людьми. С утра до обеда они плясали народные танцы, затем отдыхали в растянутых между пальмами гамаках и наслаждались ничегонеделаньем. Изредка ловили рыбу.
Впрочем, особо неугомонные граждане этого островного государства имели возможность трудоустроиться в косторезную мастерскую: вырезать на потребу туристов гребни из панцирей морских черепах; или в типографию — печатать почтовые марки.
Но не об экономике Тувалу сказ. Бисквиту, короче, бунгало понравилось, которое министр обещал отдать за дочерью в приданное. Сказка: окна спальни выходили на океан, кухня — для Лехи, считай, спортзал — имела тридцать три квадрата и была оборудована по последнему слову техники.
Приготовления к свадьбе шли уже полным ходом, у доминиканского собора, где должен был состояться обряд венчания, для взвешивания жениха установили весы. И вдруг будущий тесть заявил Лехе, что занятия спортом тому придется оставить: «Для моего зятя это недостаточно респектабельное занятие. Его дело заседать в каком–нибудь комитете, например, по распределению ооновской гуманитарной помощи. И потягивать ледяной «Будвайзер», — мотивировал чиновник.
— Оставить спорт? Никогда!!! — категорически отказался Бисквит. — Скорее в Фунафути выпадет снег, чем я дам на то согласие! Спорт — это я! Я — это спорт! Это радость желудков тысяч болельщиков гастрономии и фанатов кулинарии! Наконец, смысл жизни миллионов обжор!
Свадебную церемонию отменили. Несостоявшаяся невеста на берегу океана уж плакала–плакала. Министр экономики Тувалу был готов взять свои слова обратно, но вернуть Бисквита они уже все равно не могли. Прямиком из Фунафути Леха полетел в Сидней, на заседание Олимпийского комитета. Дабы потребовать объявить кулинарбол олимпийским видом спорта.
— Это было бы справедливо, — отметил Швед. — Любителей пожрать в мире более шести миллиардов, а вот поклонников какого–нибудь фристайла…
— Леха, а каким ты считаешь кулинарбол видом спорта: летним или зимним? — спросил Прищепкин, стараясь, лишний раз продемонстрировать своему пищевому ангелу–хранителю интерес к его жизни.
— Есть блюда, про которые можно сказать, что те однозначно принадлежат к зимней кухне, например: салат из соленых груздей с конопляным маслом и базиликом; есть блюда чисто летние: щи из крапивы, белорусский холодник или русская окрошка, — благожелательно ответил Бисквит. — Поэтому было бы логично включение кулинарбола и в программы летних игр, и зимних.
Прищепкин вдруг резко затормозил. Завизжали покрышки, «Крайслер» развернуло поперек дороги.
— «Растяжка»! — выдавил он.
«Крайслер» не доехал до растянутой над шоссе тонкой проволочки, наверно привязанной за чеку некоего «тормозного» устройства, всего с метр. Разглядел же!
— Какая падла ее поставила? — беспомощно пробормотал Швед, озираясь по сторонам: они были без оружия, получить разрешение на ввоз которого в Египет было невозможно.
Словно черти из табакерки, из–за бугорка тут же выскочили две «падлы» и бросились им наперерез, сзади показался некий пикап с вооруженными людьми в кузове, спереди — та самая «Мазда» с тонированными стеклами.