Концепцию взаимоотношений государственной власти и общества, изложенную Иосифом Волоцким, честно пытался реализовать истово веривший церкви Иван Грозный: это можно понять из его переписки с беглым бывшим сподвижником Андреем Курбским[48] и из работ историков, которые стараются понять, что же в действительности происходило в ту эпоху, а не представляют Грозного исчадием ада, выполняя социальный заказ или исходя из сложившихся у них предубеждений, которые они просто иллюстрируют теми или иными фактами и интерпретациями фактов и их взаимосвязей.
Но из-за управленческой несостоятельности концепции, в которой внутри общества эффективно замкнуть отрицательные обратные связи на «строптивого царя» можно было только путём цареубийства или свержения «священной особы государя», она не обеспечивала устойчивости государственности в преемственности поколений: смута рубежа XVI — XVII веков, череда цареубийств и дворцовых переворотов на протяжении всего правления династии Романовых — тому подтверждение. Это не значит, что цареубийцы и организаторы дворцовых переворотов[49] были правы: успех дворцовых переворотов был обусловлен тем, что их жертвы либо исчерпывали Божие попущение ошибаться, либо были не в состоянии выполнить нечто благое в исторически сложившихся условиях, вследствие чего их жизнь утрачивала смысл[50].
И предпосылки, созданные властью этой концепции общественно-государственных взаимоотношений (проистекающей из писаний апостола Павла на тему «рабы, повинуйтесь господам…»[51], из под власти которых не смог освободиться Иосиф Волоцкий) в истории России реализовались в догмате о непогрешимости царской власти. Этот догмат, хотя никогда и не провозглашался церковью и династией в прямой форме, подобно догмату католицизма о непогрешимости папы Римского, но фактически действовал по умолчанию во многие царствования и стал одним из генераторов катастрофы 1917 г. Этот «догмат» открыто выразился в полном титуловании Николая II: «Божьей поспешествующей милостью, Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, (…) и прочая, и прочая, и прочая»[52] — т.е. что бы царь ни сотворил, всё — ретрансляция им милости Божией: довёл до русско-японской войны — «милость Божия», кровавое воскресенье — «милость Божия», позволил втянуть Россию в первую мировую войну ХХ века — снова «милость Божия». — Так?
О вариациях режима «власти Великого инквизитора» по существу, но не пользуясь этой метафорой (её ещё не было), писал и Н.В.Гоголь в своей поэме «Мёртвые души»[53] (1-й том 1835 — 1842 г., 2-й том 1845 г.). Учитывая правовой статус крепостных крестьян в ту эпоху, все персонажи-помещики это — вариации «Великого инквизитора»: самые недееспособные — Плюшкин, Коробочка и Ноздрёв; «никакой» — Манилов, у которого дела идут «самотёком»; Великий инквизитор в полноте своей дееспособности — Собакевич, наиболее успешный «хозяйственник» и не тиран для крепостных, в отличие от жизненно реальной Салтычихи. Какие претензии к Собакевичу? — все ему подвластные сыты, одеты, обуты, у всех крепкое хозяйство, здоровье — отменное.
Социальная психодинамика России по отношению к этой концепции взаимоотношений государственной власти и общества, выразившейся в метафоричности легенды о Великом инквизиторе, на протяжении веков по настоящее время включает в себя три аспекта:
· с одной стороны ей свойственна мечта о добром и справедливом царе, который своею властью, призвав слуг, которые обязаны служить верно и честно, искоренит всю кривду-неправду из жизни общества;
· с другой стороны та же психодинамика порождала систематический саботаж неправедной политики государства подвластным обществом во всех сословиях, переходящий регулярно в бунты;
· рассогласование мечты и реальности объяснялось фразами:
Ø «Царь — хороший, бояре — плохие»;
Ø либо в предельном случае: «Царя подменили: царь — не настоящий…», т.е. нужен настоящий царь, который будет хорошим.
Здесь важно указать на одно важное обстоятельство. Для большинства людей в обществе, пребывающем под властью «режима Великого инквизитора», восприятие именно режима, т.е. определённой системы осуществления власти, — неразрешимая проблема, вследствие неразрешимости которой режим в целом сводится ими к персоне, его номинально возглавляющей. Как следствие этой ошибки, единственный рецепт решения социальных проблем — смена персоны, олицетворяющей режим, но не анализ пороков режима и смена режима путём устранения его системообразующих пороков. Это касается и Ф.М.Достоевского, породившего политическую метафору «Великого инквизитора». Хотя это — ошибка миропонимания, но тем не менее, она — социальная норма для толпо-«элитаризма» во всех его проявлениях, включая и власть «режима Великого инквизитора».
Советский период истории — это модификация «режима Великого инквизитора», поскольку психодинамика общества с падением монархии и установлением власти советов депутатов трудящихся не изменилась. Попытка И.В.Сталина вырваться из этой алгоритмики общественно-государственных взаимоотношений выразилась в создании и принятии Конституции СССР 1936 г. Однако эта попытка не удалась, поскольку партийная бюрократия — коллективный «Великий инквизитор» устроила 1937 г., чему И.В.Сталин оказался не способен противостоять фактически в одиночку. Репрессии 1937 г. вогнали в страх десятки миллионов людей, и прежде всего — детей жертв репрессий, который они пронесли через всю свою всю жизнь и передали через духовное родовое наследие своим детям и внукам, в том числе — и живущим ныне[54]. А из числа той молодёжи, кто не испугался, многие сложили свои головы в боях Великой Отечественной войны.
Отличия советской версии режима «всевластия Великого инквизитора» от имперской версии следующие:
· Знания, необходимые для управления обществом, производством и распределением продукции в нём таким образом, чтобы жизнь всех была более или менее благоустроена, а социально-экономическая система воспроизводила бы себя устойчиво в преемственности поколений, это — якобы марксизм-ленинизм: «учение Маркса всесильно потому, что он верно»[55].
· Марксизм всеобъемлющ и безальтернативен, поскольку все иные системы миропонимания, по мнению марксистов, либо частично истинны, либо представляют собой заведомо злоумышленную ложь, вследствие чего они практически никчёмны, вследствие чего лучше не тратить время на их изучение в том числе и для того, чтобы не впасть в обольщение жизненно несостоятельными альтернативными марксизму теориями.
· Поэтому от «света» «мраксизма» в СССР — никуда не деться: эти «знания» входят в стандарт всеобщего обязательного образования[56], и их более обстоятельное освоение входит в стандарт всех разновидностей профессионального высшего образования[57], не говоря уж о том, что освоение марксизма-ленинизма в полноте и детальности было отдельным направлением в высшем профессиональном образовании — в общем, система образования в области комплекса обществоведческих дисциплин реализовывала туннельный сценарий, в котором человек не мог получить доступа ни какой иной информации, кроме фильтрата из марксизма-ленинизма, сделанного идеологами в соответствии с указаниями аппарата ЦК КПСС — олицетворявшего «режим Великого инквизитора».
· Общество как бы само выдвигает из своих рядов очередного «Великого инквизитора», олицетворяющего собой режим, на основе избирательных процедур партийной и советской демократии, но при этом все процедуры, начиная от процесса выдвижения кандидатов до подсчёта голосов, управляемы «режимом Великого инквизитора», — и на это следует закрывать глаза и не говорить об этом, поскольку «Великий инквизитор» лучше знает, как надо осуществлять и партийную, и советскую демократию.
· Как и в случае базовой имперской версии «Волоцкого — Достоевского» здесь тоже есть своя трагедия. Суть её в том, что:
Ø подвластные Великому инквизитору сами не желают взять ответственность хотя бы за себя, не говоря уж о том, чтобы взять на себя ответственность за судьбы других;
Ø как следствие, если их предоставить самим себе и не принуждать к определённому порядку, то они начнут убивать друг друга и впадут в бедствие (этот потенциал проявился во множестве вспышек насилия в процессе краха СССР, на основе его проявлений возникла характеристика 1990-х гг. как «бандитских» и «лихих», и ныне он проявляется на Украине);