Глава 45
— Ты подозреваешь всех, кроме Алисы, да? — спросил Нур.
— Нет. Среди вас могут быть агенты — если это так, я предлагаю им назваться. Но я видел этиков во время их совета, и только двое в нашей группе напоминают своим сложением того, кто, как я думаю, может быть Иксом!
Бёртон подождал. Было ясно, что, если здесь и есть агенты, сознаваться они не собираются.
— Прекрасно. Я объясню. Представляется очевидным, что Икс и Барри Торн, а возможно, и Одиссей — одно лицо. Торн и Одиссей были малы ростом и очень мускулисты. Лицом они тоже походили друг на друга, хотя у Одиссея торчали уши и он был намного смуглее. Но эти черты можно изменить искусственно.
Этиков похожей наружности звали Лога и Танабур.
Двое из нашей группы могут быть и тем и другим. Однако мне кажется, что инженер Подебрад, убитый на «Рексе», был Танабуром. Или Логой. Во всяком случае, мы и шагу не ступим дальше, пока я не допрошу с пристрастием этих двоих. — Бёртон сделал паузу и сказал: — Это Гильгамеш, называющий себя древним шумером, царем Урука, и Ах-К’ак, так называемый индеец-майя!
— Но, Ричард. — тихо сказала Алиса. — Если ты слишком круто за них возьмешься, они могут просто покончить с собой.
— Слыхали, что она сказала? — гаркнул Бёртон. — Нет? Что Иксу легко избежать допроса, покончив с собой! Но я-то знаю, что он этого не сделает! Иначе ему пришлось бы отказаться от своих планов, какими бы они ни были! Воскрешения из мертвых больше не будет! Итак… я решил наконец действовать, потому что дальше мы без него ничего не сможем сделать. Только Икс знает, как отключить газ или ультразвук, или что там еще сразило египтян. И еще я жду ответов на свои вопросы!
— Опомнись, приятель! — сказал Том Терпин. — А вдруг Икса среди нас нет? С огнем играешь!
— Я убежден, что он здесь. И вот что я намерен сделать. Если никто не сознается, я оглушу тебя, Гильгамеш, и тебя, Ах-К’ак. Вы мои главные подозреваемые. А когда вы начнете приходить в себя, я вас загипнотизирую. Монат Грраутут, арктурианин, а с ним мнимый Питер Джейрус Фрайгейт и Лев Руах когда-то загипнотизировали моего друга Казза. Не одни они умеют играть в эту игру. Я признанный мастер гипноза, и если вам есть что скрывать, я это из вас вытяну.
В наступившей тишине все опасливо смотрели друг на друга.
— Ты злой человек, Бёртон! — сказала Грумз. — Мы стоим у райских врат, а у тебя смертоубийство на уме!
— Убивать я никого не собираюсь — хотя готов это сделать, если придется. Хочу я одного — раскрыть эту тайну. Среди вас могут быть агенты. Я призываю их сознаться. Терять им нечего, а приобрести они могут многое. Поздно пытаться скрыть что-то от нас.
— Но… но, дорогой мой Бёртон! — вскипел де Марбо. — Вы оскорбляете меня! Я никакой не агент и не этик! Я тот, кто я есть, и я ударю всякого, кто назовет меня лжецом!
— Если один из них или оба неповинны, — сказал Нур, — вина ляжет на тебя. Нельзя безнаказанно оскорблять невиновных. Кроме того, ты можешь превратить друзей во врагов. Нельзя ли загипнотизировать их, не прибегая к насилию?
— Мне это так же неприятно, как и тебе, — сказал Бёртон. — Поверь мне. Но, возможно, этик и сам превосходный гипнотизер — и уж безусловно обладает повышенной сопротивляемостью. Я должен оглушить их, чтобы они не воспользовались этими своими способностями, и захватить их, когда они будут еще не совсем в себе.
— Но это так жестоко, Ричард, — тихо сказала Алиса.
— А теперь, — сказал Бёртон, — бросьте свое оружие на пол. По одному и медленно. Ты первый, Нур.
Ножи и пистолеты заклацали о серый металл. Когда все разоружились, Бёртон велел им отойти назад, а Алиса собрала оружие и сложила его в кучку у него за спиной.
— Руки не опускать.
Почти на всех лицах читался гнев, негодование, уязвленное самолюбие. Лица Гильгамеша и Ах-К’ака превратились в каменные маски.
— Подойди ко мне, Гильгамеш, — сказал Бёртон. — В пяти футах от меня остановись и повернись спиной.
Шумер медленно двинулся к нему Сквозь его маску невозмутимости пробился гнев.
— Если ты ударишь меня, Бёртон, я твой враг навеки. Я был когда-то царем Урука и происхожу от богов! Никто не смеет тронуть меня безнаказанно. Я убью тебя!
— Мне искренне жаль это делать, — сказал Бёртон. — Но ты должен понимать, что дело идет о судьбе целого мира. Будь я на твоем месте, а ты на моем, я не стал бы тебя упрекать. Я возмущался бы, да, но я бы понял!
— Когда ты выяснишь, что я невиновен, уж лучше убей меня! Иначе сам будешь убит! Я правду говорю!
— Там видно будет.