Глава «Ultima Thule» романа «Solus Rex» и хронологически следующее за ним произведение «Под знаком незаконнорожденных» послужили трамплином для нашего определения и разработки этой темы, центральной для произведений Набокова. В них она представлена «классически» со всеми вышеупомянутыми составляющими. В них эксплицитно ставится ключевой вопрос, из которого вытекает все остальное, то есть загадка вселенной. Смерть находится в центре многих произведений Набокова; это верно несмотря на то, что он написал два комических шедевра — «Лолиту» и «Бледное пламя». Неизменно именно смерть бросает протагониста на поиски узора, подтверждающего существование Ultima Thule. Это больше чем просто эстетический вопрос, что подтверждается начальными страницами автобиографии «Память, говори», где автор пишет о своем стремлении «высмотреть малейший луч личного среди безличной тьмы по оба предела жизни» — стремление, которое заставляет автора идти к спиритуалистам, отношение к которым было весьма скептическим, и копаться в своих снах (СА 5, 326). Эти поиски привели к тому, что Набоков, как и созданный им обреченный поэт Джон Шейд, нашел утешение и поэтическое вдохновение в полной сложнейших узоров игре искусства. В Ultima Thule набоковской мифологии художник сам сплетает узор своего бессмертия.
Послесловие к русскому изданию
ВОЛШЕБНИК С УЛИЦЫ ТЭННЕЛ-ПАРК
Два эпизода — сначала.
Первые числа сентября 1916 года. Петроград. Моховая, 33. Тенишевское училище. Первый урок литературы после летних каникул (VIII класс, второй этаж, окна во двор, на третьей парте у стены юноша В. Набоков). На кафедре — учитель литературы В. В. Гиппиус:
Историю русской литературы следует признать совершенно неизученной, но это имеет и свою хорошую сторону: к этому живому явлению мы имеем возможность, друзья мои, живо же и отнестись, потому что оно еще не проанализировано, те литературные факты, с которыми нам предстоит познакомиться, имеют для нас животрепещущий интерес, потому что предметом нашего изучения станут те писатели, которые создали русскую литературу как европейскую обусловили ее всемирное значение, вступив на литературную арену сразу после Пушкина и Гоголя…
30 мая 1990 года. Ленинград. Площадь Труда. В актовом зале Дворца профсоюзов (бывшего дворца Великой Княгини Ксении Александровны) — юбилейный вечер, посвященный 90-летию Владимира Набокова. Присутствуют Брайан Бойд, Н. И. Артеменко-Толстая, Стивен Пакер, Эллендея Проффер, Иван Толстой, В. П. Старк, В. А. Соловьев, С. Давыдов, Юджин О'Конноли, М. Мейлах, Дон Бартон Джонсон (глава всемирного набоковедения, сочетающий талант серьезного, изысканного и точного исследователя с превосходным посюсторонним чувством юмора) и многие-многие другие ученые и гости города, приехавшие на этот праздник. В зале, как говорится, яблоку негде упасть.
Ведет вечер А. А. Долинин. В конце вечера Александр Алексеевич обращается к некоторым зарубежным ученым с вопросом: «Почему Набоков, что в нем для Вас?» Многие восприняли этот вопрос слишком серьезно и пустились, что называется, в историю с биографией. Последним вышел Дон Бартон Джонсон и сказал коротко и шутливо:
— Я воспринял этот вопрос как лично ко мне обращенный: с какой радости я, уже старый и довольно неглупый человек, потратил столько лет на занятия Набоковым? Что меня в нем так сильно интересует? Для начала я мог бы вам сказать, что меня не интересует, но это не так важно. Я знаю только, что многие люди читают книги в поисках ответа на вопрос, что есть жизнь, — и не находят ответа. Так вот, Набоков, наряду с Пушкиным и Гоголем, — один из тех писателей, которые в своих книгах дают ответ на этот вопрос. И потому Набокова надо читать и изучать всем. Но больше всего меня интересуют в Набокове узоры, гармония, игра, связь между игрой и искусством: ведь легче отвечать на малые вопросы, чем на вопросы великие. Возможно, я слишком фриволен и мой ответ недостаточно серьезен… Тогда — простите…
И, разведя руками, широко улыбнулся в зал. Вот с того момента мне лично стало просто необходимо прочитать все, что написано этим строго-веселым пожилым американским ученым о Набокове. И познакомиться с ним лично.