Бернадотт протянул мне большой лист пергамента.
— Вам следует знать, мистер Байард, что Империум не присваивает званий, да еще таких высоких, без особых на то оснований.
— Такого звания еще нет в войсках Империума, — с улыбкой заметил Беринг, так же как и званий генерал-лейтенант и генерал-полковник; вы будете единственным в своем роде.
— Мы взяли это звание из вооруженных сил вашего мира в знак нашего глубокого уважения к вам, мистер Байард, — промолвил Бернадотт. Но от того, что оно необычно, оно не становится менее аутентичным.
Я слушал и смотрел на причудливый лист бумаги. Империум готов хорошо заплатить за выполнение столь необходимой для него задачи. ВСЕ, ЧТО Я ЗАХОЧУ! Видимо, чувства, отразившиеся на моем лице в этот момент, они приняли за самодовольство. Еще бы, сразу две генеральские звезды! Что же, пусть тешат себя этой мыслью. Я больше не дам им козырей в руки против себя.
И я ответил:
— Я обдумаю ваше предложение.
Теперь Бейл выглядел озабоченным. Он, видимо, ожидал, что я наотрез откажусь, а теперь считает, что я растерялся. Пусть думает, что хочет. Он надоел мне.
Тут заговорил Бернадотт:
— Я собирался совершить беспрецедентный поступок, мистер Байард. По собственной инициативе, как глава государства, присвоить вам звание полковника королевской армии Швеции — без всяких условий. И делаю это потому, что уверен в вас. К тому же это важно еще и чисто теоретически.
Он встал, улыбнулся и протянул мне руку:
— Поздравляю вас, полковник!
Я тоже поднялся. Все остальные уже стояли.
— В вашем распоряжении двадцать четыре часа, полковник, — сказал Бернадотт. — А сейчас препоручаю вас заботам графа фон Рихтгофена и мистера Беринга.
Рихтгофен обернулся к Винтеру:
— Не присоединитесь ли к нам, шеф-капитан?
— С удовольствием, — ответил Винтер, щелкнув каблуками и наклонив голову.
Как только мы вышли в зал для приемов, Винтер дружески похлопал меня по плечу.
— Поздравляю вас, старина. Вы выдержали испытание. Казалось, уверенность снова вернулась к нему.
Я внимательно осмотрел своего похитителя.
— Вы имеете в виду короля Густава? — спросил я. Винтер даже замер от удивления.
— Но откуда вы знаете? Откуда вы, черт возьми, это знаете?
— О, должно быть, — с воодушевлением сказал Беринг, — в его мире Бернадотт тоже известен, не так ли, мистер Байард?
— Совершенно верно, мистер Беринг. Теперь наконец я все понял.
— О, мистер Байард. Буду вам чрезвычайно признателен, называйте меня просто Герман.
Он дружески пожал мне руку:
— Вы должны как можно больше рассказать нам о вашем замечательном мире.
В разговор вступил Рихтгофен:
— Предлагаю, господа, поехать на мою летнюю виллу в Дроттингхольме, отужинать, выпить и послушать рассказ о вашем мире, мистер Байард. А мы расскажем вам о своем.
Глава V
Я стоял перед продолговатым зеркалом и не без удовольствия рассматривал себя. Добрых полчаса двое портных бегали вокруг меня и жужжали как пчелы, делая последние штрихи в творении своих рук. Следует отдать им должное: поработали они на славу.
На мне были бриджи узкого покроя из отличного серого сукна, невысокие черные сапоги из тщательно выделанной кожи, белая полотняная рубаха без воротника и манжет и сюртук голубого цвета, застегнутый на все пуговицы. Вокруг рукавов, от запястья до локтя, были нашиты петли из золотого шнура. Вдоль бриджей донизу шла отороченная золотом синяя полоса. На черном кожаном поясе с большой квадратной пряжкой и шведским королевским крестом, в украшенных драгоценными камнями ножнах висела рапира с отделанной орнаментом рукояткой.
На груди, слева, как и положено, к моему удивлению, висели все мои награды во вторую мировую войну. На погонах блестели яркие серебряные орлы полковника вооруженных сил США. Словом, я был облачен в мундир, соответствующий моему новому положению в обществе Империума.
Я был очень рад, что не позволил себе выродиться в мягкотелого слабака, столь характерного для департамента иностранных дел США. Размякшего и бледного от долгого пребывания в кабинетах и поздних выпивок на бесконечных официальных и неофициальных дипломатических встречах. У меня нормальная ширина плеч, вполне приемлемая осанка, выпирающий немного живот отнюдь не портит линии моего нового наряда. В хорошей форме всегда выглядишь настоящим мужчиной. Какого же беса мы напяливаем бесформенные двубортные костюмы невзрачной расцветки и плохого покроя?
Беринг, утопая в парчовом кресле, восседал в роскошных покоях, отведенных мне Рихтгофеном на своей вилле.
— Вы просто созданы для военного мундира, — заметил он. — К вашему новому занятию у вас просто призвание.
— Вы ошибаетесь, Герман, — возразил я. Его замечание напомнило мне об обратной стороне медали. Ничего хорошего планы Империума мне не сулили. Что ж, может, все как-нибудь и уладится. Но в тот вечер мне хотелось наслаждаться жизнью.
Ужин был подан на террасе, залитой светом предзакатного солнца. По мере того как мы расправлялись с фазаном, Рихтгофен объяснил мне, что в шведском обществе просто невозможно жить без титула или звания. В основном потому, что надо же как-то обращаться друг к другу: герр доктор, герр профессор, герр инженер, герр редактор… Мой воинский статус облегчит мне вступление в мир Империума.
Вошел Винтер, неся в руках что-то напоминающее хрустальный шар.
— Ваш головной убор, сэр, — сказал он, сияя. То, что было у него в руках, оказалось стальным хромированным шлемом с гребнем вдоль верхушки и позолоченным плюмажем.
— Боже праведный, — изумился я, — не слишком ли это роскошно?
Я взял шлем; он был легкий как перышко. Подошел портной, водрузил шлем мне на голову и вручил кожаные перчатки.
— Это обязательно, старина, — сказал Винтер, заметив мое удивление. — Вы же драгун!
— Вот теперь вы само совершенство, — удовлетворенно сказал Беринг. На нем был темно-синий мундир с черной оторочкой и белыми знаками различия, на котором красовались ордена и медали.
Мы покинули мои апартаменты и спустились в рабочий кабинет на первом этаже. Винтер, я обратил внимание, сменил белую форму на бледно-желтый парадный мундир, изукрашенный серебряными позументами.
Через несколько минут к нам спустился и Рихтгофен, в костюме, похожем на фрак, с длинными фалдами, примерно конца девятнадцатого века. На голове красовался белый берет.
Я чувствовал себя превосходно и еще раз с удовольствием взглянул на свое отражение в зеркале.
Лакей в ливрее распахнул перед нами стеклянную дверь, и мы спустились по лестнице к поданному нам автомобилю. На сей раз это был просторный желтый фаэтон с опущенным верхом. На мягких кожаных сиденьях желтого цвета совсем не чувствовалось тряски.
Вечер был превосходный. В небе, словно бриллиант, светила луна, изредка заслоняемая высокими облаками. В отдалении мерцали городские огни. Автомобиль двигался мягко, бесшумно, так что отчетливо слышался шелест ветра в ветвях деревьев по обеим сторонам дороги.
Беринг догадался взять с собой небольшую флягу, и, прежде чем подкатить к массивным стальным воротам летнего дворца, мы несколько раз приложились к ней. Цветные прожектора омывали сад и толпы людей, заполнивших террасы в южном и западном крыльях здания. Мы вышли из автомобиля и через огромный вестибюль прошли в зал для приемов.
Свет массивных хрустальных бра падал на вечерние платья, парадные мундиры, до блеска начищенные ботинки, шелка, парчу, бархат. Осанистый мужчина в малиновом костюме склонился перед прелестной блондинкой в белом. Стройный, затянутый в черное, юноша с бело-золотым поясом сопровождал леди в зеленом с золотым отливом платье в танцевальный зал: Смех и голоса тонули в звуках вальса, доносившихся неизвестно откуда.
— Все отлично, — рассмеялся я, — но где чаша с пуншем?
Я нечасто позволяю себе надраться, но уж если решусь, так на полную катушку. Я чувствовал себя великим и хотел, чтобы это чувство как можно дольше не покидало меня. Я забыл и про то, что меня так бесцеремонно схватили. Завтрашний день меня нисколько не волновал. Чего мне не хотелось, так это увидеть кислую физиономию Бейла.