— У меня где-то здесь есть экземпляр вашей последней книги, — невнятно пробормотал он. — В ней имеются некоторые нюансы, о которых мне хотелось бы побеседовать с вами.
Этот человек, подумал Харрингтон, рассеянно следя за раскопками, — всего лишь свидетельство присутствия еще чего-то. Всего лишь косвенный признак, не более того. Несомненно, во всем этом есть еще нечто, гораздо более значительное, чем Седрик Мэдисон.
Он понял, что должен уйти отсюда, уйти как можно быстрее, но так, чтобы не вызвать подозрений. Ожидая подходящего момента, он решил, что сейчас совершенно необходимо продолжать играть роль ушедшего в отставку писателя, последнего джентльмена.
— Ага, вот она! — торжествующе воскликнул Мэдисон.
Он вернулся к столу, держа в руке книгу. Быстро перелистав ее, он заговорил, не оставляя Харрингтону времени на размышления:
— Вот смотрите, здесь, в шестой главе, вы пишете, что…
Луна опускалась к горизонту, когда автомобиль Харрингтона проехал через ворота в массивной металлической ограде парка и по изгибающейся дугой аллее направился к величественному белому зданию, возвышавшемуся на вершине холма.
Харрингтон вышел из машины, поднялся по широким каменным ступеням парадной лестницы на высокое крыльцо. Наверху он остановился, чтобы полюбоваться великолепным видом на зеленую лужайку с разбросанными по ней клумбами тюльпанов, залитыми серебристым лунным светом, на стройные светлые березки и пышные кусты с темной листвой. Он подумал, что человек искусства должен как можно чаще видеть эту красоту, испытывать восхищение ее хрупким очарованием на всем протяжении великого пути от рождения к смерти.
Он стоял неподвижно, гордо выпрямившись, любуясь окрестностями, давая возможность великолепию лунного света, контрастирующего с густыми ночными тенями, запечатлеться, словно старинной гравюре, в своей душе.
Вот, подумал он, один из тех моментов жизни, которые невозможно предугадать, но которые позднее можно будет с таким наслаждением оценить и проанализировать.
За его спиной с легким скрипом открылась дверь, и он медленно обернулся.
На пороге стоял старый Адамс, освещенный сзади горевшей на столе в вестибюле лампой. Его белоснежная всклокоченная шевелюра казалась светящимся ореолом вокруг головы. Тощей костлявой рукой он сжимал на груди края накинутого на плечи старого заплатанного халата.
— Уже очень поздно, сэр, — проскрипел он. — Мы уже начали беспокоиться.
— Сожалею, — ответил Харрингтон. — Я действительно очень сильно задержался.
Он шагнул к дверям, и Адамс отодвинулся в сторону, чтобы пропустить его.
— Вы уверены, сэр, что все в порядке?
— О, все идет отлично! — бросил Харрингтон. — Я задержался у Седрика Мэдисона, в редакции «Ситуации». Это на редкость приятный человек.
— Тогда, сэр, если не возражаете, я пойду спать. Теперь, когда я знаю, что вы дома, мне удастся заснуть.
— Идите, идите, дружище. — Харрингтон тепло потрепал Адамса по плечу. — И спасибо, что подождали меня.
Харрингтон остановился возле дверей своего кабинета, провожая взглядом Адамса, с трудом поднимавшегося по лестнице. Затем вошел в комнату и включил свет.
Изолированный от внешнего мира в своем старом уютном кабинете, пропитанном восхитительным ароматом интимности, он уселся в глубокое удобное кресло и пробежал взглядом по рядам переплетенных в кожу книг, по аккуратно прибранному письменному столу, старым, зовущим к себе креслам, потертому пушистому ковру.
Он снял пальто и небрежно бросил его на стул. При этом он заметил, что из кармана пальто, оттопыривая его, торчит сложенная в несколько раз газета.
Заинтересовавшись, он извлек газету из кармана и развернул ее. В глаза ему тут же бросился набранный крупным шрифтом заголовок.
Комната вокруг него сразу изменилась. Изменилась мгновенно и кардинально. Это уже не было тщательно ухоженное святилище, предназначенное для исполнения торжественного обряда написания книг. Это был обычный рабочий кабинет человека, профессия которого связана с письмом. Исчезли роскошные, переплетенные в кожу тома, выставлявшие напоказ свои элегантные корешки; вместо них на стандартных стеллажах в беспорядке теснились книги в потрепанных обложках, с вываливающимися страницами. И ковер уже не выглядел старым и пушистым — это было обычное дешевое изделие посредственного качества и почти новое.
— Боже мой! — вырвавшаяся у Харрингтона фраза прозвучала почти молитвенно.
Он почувствовал, что его лоб покрылся испариной, руки задрожали и в коленках появилась неприятная слабость.