С ворчливым "Эй!" и жестом в мою сторону повар торопливо положил передо мной выполненный заказ. Ну вот и все, подумала я. Работая так быстро, как только могла, я завернула коробки в сумку, положила салфетки, посуду, соответствующее количество печенья с предсказаниями и пакетиков соевого соуса, а затем завязала ручки узлом. Обхватив пакет обеими руками, я перевела дух и выскользнула из кухни в столовую. Мои торопливые шаги ускорялись, сначала постепенно, но потом волнение взяло верх, и я прибавила шагу.
"Фей-Фей!" Я услышал, как управляющий задыхается.
Я тут же остановился и вздохнул, осознав, что натворил.
"Сколько раз я тебе говорил? Не бегай в столовой. Твоя работа - доставлять заказы на стойку регистрации, а не раздражать наших клиентов. Не заставляй меня повторять это снова". Черт побери. Я кивнула, пролепетала извинения и прошла с сумкой остаток пути размеренным, обдуманным шагом.
Самым утешительным напоминанием о доме были наши ежемесячные звонки бабушке и дедушке. Я скучала по ним больше, чем по кому-либо или чему-либо еще, и, услышав их голоса, сразу же отодвигала все свои проблемы на второй план. Но тарифы на межгород были непомерно высоки и придавали каждому разговору срочность, которую я считал жестокой. Мне казалось неприличным считать минуты, проведенные с людьми, которых мы так любили, и сердце разрывалось каждый раз, когда я слышала, что темп маминых слов нарастает по мере приближения к пределу. Через несколько месяцев мне надоело. Я просто не могла мириться с некоторыми неудобствами. Если деньги были единственным способом ослабить наши строгости, я решил заработать их сам.
Объявления указали мне на мою первую работу - в узком, тускло освещенном китайском ресторане, расположенном в торговом центре. Это была нестандартная должность, свободная от посторонних глаз трудового законодательства и минимальной зарплаты в Нью-Джерси, и условия отражали это: два доллара в час за двенадцать часов в день, когда в школе не было занятий, с 11 утра до 11 вечера. Окружающий район, как предупредили меня местные жители, с наступлением темноты казался пугающим. Мне настоятельно рекомендовали каждый вечер подвозить меня до дома, и я так и делала, без исключения.
Нестабильность подработки побуждала меня искать и другую работу, и объявления продолжали поступать. На протяжении всей школьной карьеры я совмещала работу в ресторане с еженедельными обходами в качестве домработницы - работа, которая оплачивалась лучше, но давала меньше часов, - и выгулом собак, который был, пожалуй, моим наименее прибыльным, но наиболее приятным предприятием - и которому мой отец был особенно рад.
Поездки в опасные районы города и обратно были достаточно простыми, если я соблюдала график. И хотя зарплата была неизменно низкой, у меня не было трудового стажа, с которым можно было бы сравнить ее, и было удивительно, как сильно изменилась наша жизнь даже на гроши. Длинные часы тоже были терпимы; это просто означало, что у семьи стало больше денег.
Работу выматывала неопределенность, которая нависла над иммигрантским опытом. Меня окружали дисциплинированные, трудолюбивые люди, у каждого из которых была история, похожая на мою, но ни один из них не вырвался из замкнутого круга нехватки и рутинного труда, на который мы, казалось, были обречены. Мы приехали в эту страну в надежде получить возможности, которых не было в других странах, но я не видел пути, ведущего к ним.
Однако, как бы ни были деморализующи наши обстоятельства, отсутствие поддержки в нашем обществе зачастую было еще хуже. Особенно это проявлялось на работе, где давление, связанное с необходимостью держать голову над водой, заставляло нас смотреть на любое отклонение от нормы с резким скептицизмом. Я узнал об этом из первых рук в ресторане, где каждый день после обеда посвящал единственный перерыв в своей смене тому, чтобы перечитать китайские переводы западной классики, которыми делилась со мной мама. Богатство прозы привлекало меня даже тогда - особенно тогда, когда я с трудом говорил по-английски, отчаянно пытаясь вновь обрести уверенность в себе, - и перелистывание каждой страницы возвращало меня в то время, когда мое место в мире казалось более определенным.
По крайней мере, так было до тех пор, пока мой менеджер не стал прямо заявлять, что я трачу время, которое можно было бы лучше потратить на уборку ванной. Оглядываясь назад, я не думаю, что он хотел проявить снисходительность - он сам был иммигрантом, - но это было еще одно обескураживающее напоминание о том, что воображение таких людей, как мы, было лишним в нашей новой жизни.