Внутри хижины лили тусклый свет, рождая причудливые тени, два глиняных светильника. Единственная комната была обставлена примитивной миниатюрной мебелью. На полках стояли голуболистные растения, лежали странной формы куски мяса: еда для Т-жизни. Задняя дверь с защелкой изнутри давала возможность свободно входить и выходить тем, кто здесь жил.
У Спарлинга перехватило дыхание. Джилл стиснула его руку. Но сама этого не заметила — она смотрела на существа, напоминающие морских звезд. Они попятились, испуская тоненькие свисты и журчания.
Иштариец — орто-иштариец — успокоил их несколькими тассурскими словами, и они сгрудились около пришельцев, которые должны были казаться им невероятно странными.
— Вот история моих приключений, — сказал Арнанак.
И пока он рассказывал, Джилл смотрела и смотрела. Подобно большинству софонтов, дауры имели неспециализированное тело. Джилл нашла некоторые, слегка измененные черты, характерные для Т-существ. Внутри этих отдаленно напоминающих шар торсов находится скелет из сцепленных колец, с шарнирными соединениями для пяти конечностей. Верхняя ветвь заканчивается пятью лепестками, которые служат как хеморецепторы и как языки, проталкивающие пищу в пятиугольный рот. Под каждым лепестком осязательный усик и натянутые волокна слуховых мембран. На концах рук пять симметричных пальцев, которые не могли бы обхватить рукоять ножа так хорошо, как пальцы человека или иштарийца, но гораздо лучше держали бы что-либо вроде топора. Да, Джилл теперь увидела, как сделаны их ножи, и поразилась изобретательности Арнанака, который, очевидно, это и придумал. Там, где руки переходили в туловище, находились хорошо развитые глаза, хотя и странного вида, потому что вся сфера глаза самозатемнялась в зависимости от яркости света. Под веткой-головой находился более примитивный третий глаз для координации неперекрывающихся полей зрения первых двух. Рудименты еще двух глаз превратились в выступы над ногами, по форме, цвету и запаху которых можно было сказать, что здесь представлены все три пола. Остальная часть тела в этом освещении казалась темно-пурпурной. При ярком дневном свете она блестела бы белым металлом — не очень редкое явление на этой планете, где многие растения приспосабливались именно так.
Да, замечательно, но вполне понятно, как всякая Т-жизнь — если бы не разум.
А когда Арнанак закончил свой рассказ и достал из ящика Дар, принесенный из Старкленда…
Оба человека вскрикнули. Хрустальный куб, со стороной около тридцати сантиметров, был наполнен чернотой с мерцающими всеми цветами точками. Когда Арнанак пошевелил предмет, видение изменилось, и рядом то с одной, то с другой искрой стали появляться какие-то символы.
— Смотрите хорошо, — сказал оверлинг из Улу. — Вы не скоро увидите его снова, если увидите вообще. И он, и эти дауры уйдут со мной через пару дней, дабы воодушевить моих воинов на ратный труд.
В их комнате уже горела лампа, а Спарлингу приготовили матрас, зашуршавший под ногами, когда они вошли. От горящего масла шел сосновый аромат, комнату наполнял теплый воздух, окно пропускало свет ярких звезд.
— Господи, Иен, что за чудо! — Джилл давно уже не испытывала такого радостного восхищения.
Черты его лица заострились сильнее обычного.
— Да. Но что толку? Как бы там ни было, мы передадим информацию.
— Мы. — Она снова схватила его за руки. — Как хорошо, что ты там был и видел это вместе со мной. Ты хоть понимаешь, что это значит?
— Я? Я очень рад, что мне посчастливилось там быть.
Охваченная внезапным порывом, она сказала:
— Иен, сейчас впервые предоставляется случай тебя отблагодарить. На самом деле это просто невозможно, но я уж сделаю, что смогу.
— Ну, вообще-то… — уголок губ у него приподнялся, но видно было, что ему неловко. — Слушай, я должен был бы настоять на двух отдельных комнатах. Если у них нет свободной, — а похоже, что нет, — я бы… ладно, я найду свой спальник, куда бы они его ни засунули. Спокойной ночи, Джилл.
— Что? Спокойной ночи? Не смеши меня!
Он попятился, но она обхватила его руками за шею и стала целовать. Через секунду он ответил на ее поцелуй.
— Перестань быть таким ужасно честным, — прошептала она наконец. — Я сама очень люблю Роду, и… тебе не надо говорить, что ты не ждал награды. Но я так хочу!
«Я хочу, хочу. Слишком долгим казалось воздержание. И потом, я не знаю, способствует ли открытие телесному возбуждению? Как бы там ни было, кому будет хуже от взаимной нежности двух людей, которые могут и не вернуться?»