Раздувая паруса, против ветра к берегу пробивался корабль туземцев. Должно быть, он лежал в дрейфе, дожидаясь прилива, и сейчас его понесет вверх по реке — вне всякого сомнения, он направляется в Ксенокноссос. Наверно, будет искать укрытия в одной из бухточек, нарытых итагенянами вдоль берегов, чтобы переждать рокочущее неистовство мощной приливной волны; сегодня она особенно опасна — полнолуние, да еще и луна в самой низкой точке орбиты.
На севере, километрах в пяти от материка, где вода бурлила и вскипала белыми бурунами, высились черные зубья Запретной Суши — скверного участка скал и отмелей, огибаемого мощным течением с юга. Ханно вывел паруса к ветру. Надо убраться подальше, пока надвигающийся прилив не прибавит потоку сил.
Перейдя на другой галс, он направил судно к ближайшему из трех островков, замаячивших в туманной дали на востоке. Вряд ли удастся добраться туда до обеда, а благоразумие велит к тому времени уже поворачивать обратно — зато остров послужит неплохим маяком. Если бы была в жизни иная, главная цель, подумал он. Если бы где-то ждала заветная гавань! Но, увы, мне не бросить якоря. Одиссей, отправляясь из обращенной в пепел Трои в родную Итаку, был соблазнен пожирателями лотоса, пострадал от циклопов, был обольщен чародейкой, отнимавшей у мужчин человеческий облик, спускался в царство мертвых, обозрел поля Солнца, прошел чрез врата разрушения, попал в плен к влюбчивой Калипсо, был выброшен на берег в Финикии — но в конце концов добрался домой.
А сколько гаваней упустил за тысячелетия он, Ханно? Неужели все до одной?
Светило Тритос отыскало разрыв в облаках, и море в его лучах вспыхнуло. «Ариадна» плыла по Аметистовому морю, припорошенному алмазной пылью, окруженная белоснежными гривами гонимых ветром волн. Море будто красовалось перед Ханно — очаровательное и изменчивое, как женщина.
Танитель, чьи черные волосы были увенчаны венком из анемонов, когда она шепнула, что не хочет жертвовать своей девственностью во храме, пока не придет к нему в покои; Адония, читавшая предначертания звезд, сидя на вершине высившейся над Тиром башни — вот две гавани; дважды он бросал якорь, и свет домашнего очага служил ему маяком в ночи, пока эту страну не смыли яростные волны, и снова он остался один посреди немых волн. А после — Мераб, Алтея, Нируфар, Корделия, Брангуин, Торгерд, Мария, Жанна, Маргарет, Наталия… О Астарта, милых сердцу призраков не счесть, не упомнить — но разве они не были призраками с самого начала, будучи обрученными со смертью, предназначенными на заклание ей? К мужчинам Ханно испытывал более близкие чувства, они не могли уйти так же бесследно — Баалрам, Тхути, Умлеле, Пифеос, Эзра, неотесанный старина Руфус… Да, при мысли о них до сих пор сжимается сердце, а душевная скорбь по Руфусу не утихнет до скончания веков.
Хватит нюни распускать!
Ветер завывал все громче. «Ариадна» резко накренилась. Солнце скрылось в сплошной свинцово-серой мути, а на границе неба и моря затеялась сумасшедшая круговерть. Тучи неумолимо надвигались, вспухая черными горами, а в их иссиня-черных пещерах просверкивали молнии. Острова затерялись за пеленой шквала, а материк за кормой смутно маячил где-то у самого горизонта.
— Который час? — спросил Ханно и присвистнул, услышав ответ компьютера. Тело делало за него всю матросскую работу, пока он мысленно бороздил прошлое, и длилось это дольше, чем он предполагал.
Тем временем он успел еще и проголодаться, но передавать кормило компьютеру, хотя бы и для того, чтобы заскочить в каюту и приготовить сандвич, было бы чистейшим безумием.
— Дай мне Гестию! — приказал Ханно аппарату связи.
— Вызываю.
— Алло, алло, есть там кто? На связи Ханно.
Ветер разбросал долетевшие из громкоговорителя слова Юкико, а неумолчное море изодрало их в клочья.
— …боюсь за тебя… спутник сообщает… непогода движется все быстрее… пожалуйста… — едва расслышал Ханно.
— Да, разумеется, возвращаюсь. Не волнуйся. Эта лодка может опрокинуться оверкиль и снова выправиться. Буду дома к ужину.
Если подгадаю с приливом, добавил он про себя. Надо держаться подальше от берега, пока не увижу, что точно вписываюсь в протоку. Ничего, в моторе порядком киловатт. Уж лучше лавировать с его помощью, чем загонять гребцов до разрыва сердца. Но пользоваться мотором без крайней необходимости не хотелось. Ханно была нужна схватка — разум, воля и физическая мощь человека против голодных демонов.
Разворот оказался долгим и трудным маневром. Одна из волн перекатилась через всю палубу. «Ариадна» содрогнулась, но выстояла, воздев мачту к небесам, будто копье. Доблестная девочка. Как Свобода — да как все они: Юкико, Коринна, Алият.
Каждая нашла свой способ выжить, хотя это им было не в пример трудней, чем мужчинам.
Доверив румпель сервоприводу, Ханно начал прибирать паруса, но непослушная ткань выскользнула из рук, полоснув по запястью, прежде чем он вновь поймал и закрепил шкот. Несомая ветром пена смыла кровь. Мир с каждой минутой все глубже погружался в свинцовый сумрак, лишь южная сторона неба озарялась молниями. Вода плескалась туда-сюда по кокпиту, пока помпа не отсасывала ее за борт. Ханно вспомнилось, как отчерпывали воду ведрами на корабле Пифеоса во время шторма на Балтике. Едва он снова взялся за румпель, как в голове зазвучала песенка. «Эй, тросточку скорей мою верните…» Откуда бы это? На английском языке, старая-престарая, девятнадцатого или начала двадцатого века, дерзкая, ритмичная песенка в такт вагонным колесам.
Железная дорога; Дальний Запад; мир, казавшийся безграничным, но в потоке мимолетных столетий утративший широкие горизонты и сам себя, занесенный песками времени заодно с Троей. А тогда еще были мечтатели, взиравшие на звезды и грезившие об открытии Новой Америки. И что же в итоге?.. Горстка машин и восемь человек — против безмерности, непреодолимой и безответной, как сама смерть.
Ханно оскалился навстречу ветру. Одиссей побывал там и вырвался обратно. Хоть среди звезд и нет Новой Америки, они сулят несравненно больше.
Вдруг все потонуло в шуме и грохоте. Море и воздух превратились в яростную мешанину движений и звуков, в которой все явственнее звучал пронзительный скрип. Тучи по левому борту исчезали за белой кипенью, укрывшей волны и пространства.
— Убрать паруса! — выкрикнул Ханно.
Это не просто шальной ветерок — это стремительно надвигающийся шквал. Погода на Ксеногее неподвластна архаичным законам греческого Эола. Обычно скорость ветра мала, но если уж она возрастает, то ярость стихии нарастает вдвое из-за удвоенного веса напирающих воздушных потоков. Левая рука Ханно легла на переключатель, спускающий навесной мотор. Носом на волну и держаться во что бы то ни стало!
Первый порыв урагана. Дождь заливал глаза, болезненно сек лицо, волны перекатывались через планшир. Раз за разом «Ариадна» взбиралась на вал, нерешительно замирала посреди бурлящей пены гребня и рушилась по скату вниз. Ханно держался, держался, держался…