Элиза. Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.
Гарден. Иногда это больше, чем наблюдение. Скажем, я пересекаю улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек толкает меня «случайно», будто спешит к припаркованной машине. И в это время грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он меня.
Элиза. Кто толкнул тебя? Мужчина?
Гарден. Да, мужчина.
Элиза. Он знаком тебе?
Гарден. Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо выраженной мускулатурой. Идут тяжело, как будто прошли миллион километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью закрывают фигуру, даже в жаркие дни.
Элиза. Как часто это происходило?
Гарден. Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при сильном движении. Однажды это было, когда я шел мимо дома, где мыли окна, и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик, — как вдруг рядом метров с пятидесяти свалился кусок шланга. В другой раз в вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.
Элиза. Их слежка всегда к лучшему? Они охраняют тебя?
Гарден. Да, всегда, когда меня пытаются сбить машиной на тротуаре или расстреливают мой дом. (Мягко.) Я пришел к мысли, что люди, пытающиеся убить меня, появляются одновременно с теми, кто хочет стать мной.
Элиза. Том, я тебя плохо слышу. Ты сказал, люди пытаются стать тобой?
Гарден. Да. Люди пытаются войти в мою жизнь, чтобы жить в ней, выпихнув меня.
Элиза. Я не понимаю. Ты говоришь о других людях, которые пытаются разделить с тобой твое тело?
Гарден. Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, и я отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может быть, я позвоню еще.
Элиза. Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать…
Гарден. Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть твой номер.
Элиза. Том! Том! Щелчок.
Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из легких спертый воздух психологической кабинки.
Том провел длинным пальцем по запотевшему стеклу и написал восьмую ноту. Сложилась мелодия: ми бемоль, восходящий триплет к ля, фиоритура…
Гарден слишком устал, чтобы продолжать дальше. Он вышел и направился к тротуару. Асфальт был влажным, и кожаные подошвы его башмаков тут же начали издавать сосущие и хлюпающие звуки. В этом городе, в это время, даже в районе, где жило всего шесть миллионов человек, шум не стихал никогда: подземка грохотала в туннеле, патрульные антенны поворачивали свои эллипсы через каждые 1000 метров, дорожная сеть давала знать о себе гудками. Слабые звуки перемешивались со случайными шумами: где-то открыли окно, где-то мяукала кошка, такси разворачивалось за два квартала отсюда.
Случайные звуки. Случайные тени. Уши Тома Гардена привыкли различать фоновые шумы. Идя домой вдоль Мейн-стрит, он расслышал шаги — не эхо его собственных шагов, отражающееся от мокрых зданий, не шаги кого-то, кто шел домой. Они следовали за ним, звучали, когда он шел, и стихали, когда он останавливался.
Он оглядывался, если попадалась густая тень. Ничто не двигалось. Ничто не прекращало движения.
Гарден улавливал запахи, недоступные обонянию. Он послал заряд предупреждения, состоящий из страха, дурных мыслей, стальных игл, — кому-то там в тумане.
Никто себя не обнаружил. Он простоял еще секунд десять. Глядя на него, можно было подумать, что он нерешителен и испуган. В действительности он хотел услышать первый шаг.
Тишина. Гарден засунул пальцы за подкладку своего вечернего костюма и вытащил звуковой нож. Это было хитроумное оружие, хотя и оборонительное, но запрещенное. Кусок пластика размером с игральную или кредитную карту выдавал звук в диапазоне от 60 000 до 120 000 герц мощностью 1500 децибел в виде луча шириной в один сантиметр и толщиной в один миллиметр. «Лезвие» было эффективно на расстоянии трех метров. Такой звук рвал слабые молекулярные связи в органических молекулах. На пределе мощности он мог раскалить сталь и мгновенно вскипятить воду. Пленочная батарея внутри карты обеспечивала ее действие в течение девяноста секунд. Этого хватало, чтобы вспенить чью-то кровь в нужном месте.
Он держал карту в правой руке, приготовившись нажать на кнопку. Вооружившись, Том Гарден снова начал двигаться, будто он ничего не слышал и не подозревает.
Он подумал, что убийца, возможно, применил старый сыщицкий трюк и идет впереди. Шаги могли доноситься спереди, от кого-то, кто следил за ним, используя витрины магазинов и оглядываясь, чтобы не упустить его из виду.
Гарден снова прощупал пространство вдоль своего пути, используя чувство, которое было наполовину обонянием, наполовину слухом. Кто-то был там. Напряжение мускулов, готовых к бегству. Он продвигался вперед медленно, держа нож наготове. Большой палец лежал на кнопке. Шаги точно совпадали с его шагами, но их тембр изменился. В них слышалось легкое постукивание.
Впереди, мимо светлого пятна уличного фонаря проскользнула чья-то тень и скрылась в темноте здания.
Гарден пошел на мысочках, высоко поднимая колени, как спринтер. Постукивание, эхо других шагов прекратилось. Гарден побежал вперед, в круг света. Справа что-то царапнуло по асфальту, словно кто-то переступил с ноги на ногу. Он повернулся налево — к проезжей части улицы, спиной к пятну света. Лезвие звукового ножа готово было вспороть темноту перед ним.
— Не купите ли девушке выпивку?
Тот же голос! Те же слова! Сэнди сказала их той первой ночью, четыре года назад, когда вошла в гостиницу «Оулд Гринвич» в Стамфорде.
— Сэнди?
— Ты не ожидал меня, Том? Ты же знаешь, я не могу быть далеко от тебя.
— Зачем ты пряталась? — Гарден поднял правую руку, сделав вид, что защищает глаза, и незаметно спрятал нож во внутренний карман.
— А почему прятался ты, Том?
— У меня была пара плохих недель. Выйди вперед. Дай мне посмотреть на тебя.
В ответ она засмеялась. И вышла из тени: грациозная, с прекрасными формами, гибкими движениями и спокойными глазами. Тонкая пленка дождевика облегала ее, словно сари. Поверхность его отсвечивала всеми цветами радуги в такт дыханию. Под ним было вечернее платье из искусственного шелка, оставлявшее обнаженными плечи. То же самое, что и тогда, четыре года назад. Том вздохнул.
— Ты действительно помнишь?
— Конечно… Но почему сейчас?
— Я такая глупая. — Улыбка. — Я испугалась, Том. Испугалась твоих снов. Они были такие… такие странные и завораживающие. Я была нужна тебе именно из-за них, а я только и могла думать о том, что ты ускользаешь куда-то и я не могу последовать за тобой. Я прекратила наши отношения, но мир оказался без тебя пуст и холоден.
Она говорила, наклонив голову вперед. Это скрывало ее глаза. Гарден вспомнил, что Сэнди не умела лгать ему, глядя в глаза, какой бы эта ложь ни была — от «В химчистке нечаянно испортили твой ужасный желтый пиджак» до «Я не знаю, куда подевался "Ролекс", что подарила тебе мисс Уимс». Сэнди всегда лгала ему, наклонив голову и рассматривая свои туфли. Она поднимала глаза только тогда, когда думала, что он поверил ей.