С пол часа я его слушал, Лаврентий и один из пацанят рядом были — тоже слушали.
У них из всех наших, после меня, лучшая память, особенно у Ваньки. Ивана нашего Сусанина.
Это я ему такую фамилию выправил, мол, врагов моих будет сусанить, восьмилетка.
Память — короче — зверь.
Вжик, вжик.
Задаю под эту музыку вопросы, вроде не врёт.
Про те адреса, что я знаю, сказал и что не знаю пару выложил. Живенько парень колется.
Усач, услышав про государя, бледнеет.
Своим бывшим противникам говорю — давайте студента и на базу.
Лаврентия с одним казаком во дворец за грамотной няней, принадлежностями для письма и подмогой.
Рядом казаков тридцать не занятых работой.
Разделяю на тройки. Ванька сообщает адреса. Выбираю из пацанов, тех кто знает конкретные адреса, если народовольцы будут драпать.
Сообщаю приметы. Приказываю сразу без разговоров в лоб давать и связанных на базу.
Ну, всё я на базе. Появляется Усач с новостями.
С дедом всё по плану — при смерти. Велю Усачу быть рядом с отцом — мол, раз деда достали то и его могут. Студент ведь признался, что думал тот в карете.
Попросил прислать мне толковых людей из охранки. Ускакал.
Прибывает одна из троек — удачно. Беру сабельку и по схеме.
Рядом студент беспалый — так что всё скоренько и без шуток.
Прибавляю ещё адресок. Отсылаю тройку на новый адрес.
Приезжают, колются, отсылаю по другим адресам — конвоир, короче.
Приехали три жандарма — смотрят на меня как на тибетского Будду.
Или ламу, короче не знаю, как у них там называется.
Один, по пузу видно, начальник — вякнул, мол, я не прав и он берёт расследование в свои руки.
Кивнул казакам — без слов взяли и на колени. Провел тыльной стороной на бровями, сабелька там чуть измазана в двухнедельном дерьме, и за порог — в снег.
Повернулся к остальным, спрашиваю, будем работать, те кивают.
Подрядил жандармов отчёты их менторские писать, мол, чистосердечно такой-то признался в содееном, и прочая лабуда.
Теперь стараюсь, если клиент грамотен, пишущую руку ему или ей не портить.
Что бы под протоколом расписывались. К одиннадцати вечера взяли всех кроме одного.
Ушел. Ну, пусть побегает.
Спать.
Глава 4
Территория Российской Империи.
Земля. Санкт-Петербург.
01.03.1881- 12.03.1881 Утро. Холод.
Странно — топят у нас во дворце вроде хорошо.
Нет, я не во дворце — свет слишком мутный — я на базе.
Вчера вроде всё по плану было. Что же я упустил?
Отец — теперь он главный.
Так, мои безрукие трофеи, количеством 15 душ, заперты напротив.
Вчера заплатил родственникам моего арендатора 50р. Все дружно смылись к другим родственникам.
Оставили мне прекрасную тюрьму.
Встаю, вывожу всех кто в доме во двор. Во дворе уже эскорт — оперативно.
Подсадили меня к Усачу. Приказал забрать трофеи и бумаги тоже. Лаврентия со товарищи отправил своим ходом.
Вот и дворец. Зал. Какие-то толстые крутые рожи в мундирах.
Дед, говорят, только час назад представился. Тушу убитого медведя похоронная комиссия делит.
Мои парни втолкнули в зал народовольцев. Посадили меня на стол, положили передо мной подписанные признания.
Киваю одному из бомбистов. Колется, бледнея, по полной, всё как оговорено.
Я ему жизнь обещал, приватно конечно. Сабельку глажу, когда запинается. Киваю, мол, стой.
Беру ту из бумаг, которую он только что озвучил. Даю ближайшему дядьке, Говорю, передай отцу. Передает по цепочке, мельком взглянув.
Передаю остальные — читайте, мол, господа хорошие.
А сам сажусь по-турецки с таким видом, что могу и просидеть хоть век не сдвинусь.
Сижу глазёнками на всех сверкаю, сабельку из ножен вынул и перед собой положил.
Вот заговорили, зашушукались, цвет нации. На меня типа внимания ноль.
Ну ладно, звонким голоском говорю Усачу — как, мол, поставлены поиски беглого народовольца.
Усач что-то бормочет. Отец на меня смотрит, у него затравленный взгляд.
Я ему говорю — всю семью потерять хочешь?
Враг государев — один из подлых убийц на свободе. А ты сидишь, разговоры разговариваешь?
Усачу и команде приказываю — держите бандитов. На колени их матёрых.
Одного, тот, что говорил много, по горлышку. Спрашиваю — где же друг ваш сердешный?
А, чтобы память подстегнуть поворачиваюсь к усачу. Говорю, а сходи-ка милый друг, к двум моим жандармам — пусть узнают имена всех их родственников.
Дедов ихних, детей ихних. И, улыбаясь, с сабельки кровь стряхиваю.