Ну, ладно, отвлёкся я. Забрали мы слепца с повязкой и барахлишком. Малышка дочкой его оказалась. Бездомные одни одинёшеньки на свете. В столицу пришли неделю как.
Царь-малец няньку спрашивает — где, мол, поблизости музыкальная лавка — инструменты получше купить нужно.
Солнышко мое, оказалось, знала — торговец ейный дальний родич. Приехали — купили, малец проворчал только — ну на безрыбье и карась — щука.
Приехали на вокзал в час по полудни. Царь пары приказал побыстрее разводить, шайку свою малолетнюю по вагону рассадил, постращал их маленько, а сам с новенькими заперся.
Стою рядом с купе ихним. Слышу голосочек — колокольчик песню незнакомую выводит, так что заслушаешься.
Слова за душу берут и гитара звучит нежно.
Под небом голубым Есть город золотой — ну, дальше вы не хуже меня знаете, слышали, небось. Доехали мы до Бологого, — полпути до Москвы за два дня. Сделали три коротких остановки, а на четвёртой царь приказал поезд на запасной путь загнать.
Утро было, вот и созвал он своих волчат, по тихому слух распространить, что, мол, он, царь-дитя по велению отца своего, с подданными разных сословий знакомится будет.
Крестьянами, купцами, дворянами. Сегодня значитца, чтоб были только крестьяне.
Ближе к вечеру поели мы, костры запалили — один и них огромный — метров шесть в поперечнике, ну и народ стал подтягиваться.
Мужики трусят. Боязно им, но любопытно на царя будущего поглядеть, про судьбу свою горькую, если выйдет, поведать.
Царь шестнадцать среди них выбрал, бабы средь них две были, к костру большому посадил, стал угощать и разговоры заводить.
У других костров и остальные крестьяне расселись. В провизии недостатку не было — малец еще утром предупредил что разговаривать выберет из тех, кто харчи к общему столу припрёт.
Сидим мы подле костра — царь всех гостей расспрашивает. Про житьё их мыторное узнаёт и, как мудрый старик, степенно кивает.
Много гуторили о выкупных за землю, вместе решили — плохо это. Мол, сколько наших солдат из крестьян кровью своей родную землю удобряет.
Грех за эту землю, выстраданную плату требовать. Мал я, вздыхает царь, подросту вот — да и отменю выкупные, а коле не согласен кто будет кину клич среди солдатушек моих, ну тогда, мол, пусть дети ваши не зевают, меня поддержат кровушкой своей, а лучше чужой.
Я сижу, ни жив, ни мертв, глупый был тогда — эти речи государя за крамолу великую принял.
Хотя малец не из тех, кому палец в рот можно положить — руку откусит.
Сидим мы, а он всё бает, мол, те бомбисты свободы равенства обещают. А сами они говорит, и за пазуху лезет, золотом не нашенским за бомбы расплачиваются.
И передаёт по кругу деньги англицкие, гинеи по ихнему. Две деньги и обе бабам.
Даёт каждой из них по одной и говорит, не тратьте их, а людям показывайте со словами моими.
Нашёл их, мол, мой верный Лаврентий у ворога лютого, народовольца который бомбы за них покупал.
За химию всякую золотом, чужденским, расплачивался, делал из неё бомбу и царя освободителя порешил.
Царь Лаврентию кивает — тот встаёт и крестится, так, мол, и было люди добрые.
Послал, говорит меня царь мой — и на мальца кивает, к ихнему главному ворогу-злодею, который колдовством-алхимией своей бомбы делал.
Потому как я, допрежь, чем государевым человеком стать, недалеко от логова бомбиста того звериного на дуде играл — народ веселил.
Знал я тот двор как свои пять пальцев.
Не раз там от ветра лютого там прятался. Пошли мы я, трое казаков и местный городничий.
Дядьки сразу без разговоров, и чего с ворогами гуторить, за брёвнышко взялись и стали дверь выносить.
Трое в дверь били, а мы с дядькой безухим, кивает на того казака, что сзади него стоит, на двор задний, неприметный.
И вываливается оттуда ворог лютый с пистолем. Я ему в ноги кинулся он выстрелил, падая, но промазал, а боле не успел безухий, ему рукоятью сабли промеж лба засветил.
Я ему руку за пазуху запустил, бумаги нашёл и кисет кожаный — в нём деньги рубли золотые были и эти монеты. Десять таких монет было. Две из них вам отдали.
Другим тоже людям добрым раздадим, чтобы правду про шпионов ворожьих знали.
Опять Государь говорить стал. Медленно слова цедит. Деды, мол, землицу нашу защищали — воевали зело.
А дети ихние городские воевать не хотят. Злато берут за убийства тайные.
Плохо это деды, мол, в гробах переворачиваются, видя, как разбазаривают в боях с ордой, с крестоносцами лютыми.
Забыли дети предков. Забыли.