Штерн Борис
Мишель и Маша или Да здравствует Нинель
Борис ШТЕРН
МИШЕЛЬ И МАША
или
ДА ЗДРАВСТВУЕТ НИНЕЛЬ!
Из археологических сказок Змея Горыныча
"Какая б ни была Совдепья - здесь рос и хавал
черный хлеб я, курил траву, мотал в Москву... Тут
- КГБ и пьянь в заплатах, но и Христос рожден не в
Штатах; прикинь: в провинции, в хлеву. Какая б ни
была имперья - иной выгадывать теперь я не стану,
ибо _э_т_у_ жаль. Где, плюрализмом обесценен и
голубем обкакан, Ленин со всех вокзалов тычет в
даль. И я, вспоенный диаматом, грущу о Господе
распятом - еврее, не имевшем виз. Что Богу был
нехудшим сыном, бродя по грязным палестинам, как
призрак (или коммунизм). Не обновить Союз великий.
Не обовьются повиликой кремлевские шарниры звезд.
Какая б ни была Совдепья - люблю ее великолепья
руину, капище, погост".
Эпиграф к книге Мишеля Шлимана
"КАКАЯ Б НИ БЫЛА МОСКОВЬЯ"
(Перевод с древнеросского Игоря Кручика)
Наш знаменитый археолог-самоучка Мишель Шлиман-второй, лауреат Нобелевской премии "За наведение мира между народами" и однофамилец великого Шлимана-первого (того самого, Генриха, раскопавшего Трою), родился в пригороде Иерихона рядом с 4-м иерихонским кладбищем в небогатой семье потомственных земледельцев, предки которых будто бы иммигрировали в древности из легендарной страны, читавшейся зеркально как слева-направо, так и справа-налево:
РЕСЕФЕСЕР
ЬЕСЕФЕСЕЬ
Житие семейства Шлиманов-вторых состояло из всяких разных "будто бы". Мишелев пра-пра-пращур, распродавший мебель и уехавший в Иерихон из древней полу-мифической Одессы, находившейся где-то на юге Ресефесер, будто бы преподавал там славянскую филологию в Причерноморском университете. Успешно выдержав головоломный компьютерный тест-NASA и въедливое собеседование, бывший профессор филологии будто бы выиграл головокружительный соискательский конкурс и вроде бы получил работу второго помощника могильщика на 4-м иерихонском непривилегированном кладбище, где честно пропивал свои "судьбу-индейку и жизнь-копейку" - как он загадочно выражался. Недостоверно известно, что прадед Мишеля будто бы сажал апельсиновые деревья на Голанских высотах, дед копал канавы для кабельного телевидения на Аравийском полуострове, а отец-землепроходец постоянно пребывал в подземных служебных командировках, прокладывая длиннейшую в мире ветку метрополитена "Тель-Авив - Иерусалим - Дамаск Тегеран - Кушка - Кабул" - и далее, до границы с Индокитаем; Израиль в те времена (кто помнит историю) еще не вышел ни к Индийскому, ни к Тихому океанам.
Простая будто бы жизнь, простые будто бы люди. Все ковырялись в земле, жили просто, долго и будто бы счастливо - ни одно из этих многочисленных "будто бы" не поддается проверке.
Одно несомненно: страсть к лопате, тяга к земле, любовь к легендам и мифам зеркальной страны Ресефесер передались мальчику по наследству от филолога-могильщика вместе с лопатой. Гены - есть гены. Всю свою сознательную жизнь Мишель Шлиман-второй, выражаясь фигурально, "рыл носом землю", начиная с совковых игр в пасочки в детской песочнице, что рядом с 4-м кладбищем за авеню Бар-Кобзона. Играли со сверстниками в иерихонских катакомбах в "жмурки-жмуриков" и в "казаков-разбойников", в подкидного дурака на погоны до самых тузов и, конечно, гоняли в футбол на резервном кладбищенском пустыре консервными банками или, что являлось особым шиком, невостребованными и бесхозными твердокаменными неандертальскими черепами, которые после тропических январских ливней вымывались из-под ограды и взирали на мир божий пустыми глазницами.
Окна панельной пятиэтажки выходили прямо на кладбище. Возможно, именно здесь, на иерихонской окраине, располагался когда-то райский сад с божественной яблоней - район, в общем-то, соответствовал библейской экспозиции, недаром неандертальцы в древности облюбовали это благодатное местечко для своих покойников. Но с тех времен здесь все изменилось. Садовника не нашлось, фруктовые деревья вырубили, пыль стояла столбом, и детство Мишеля проходило под непрерывный аккомпонемент медно-зеленых труб траурного марша Шопена. Мишель каждый день наблюдал, как рыли могилы и тягали покойников, да и сам принимал посильное участие в этом вечном природном круговороте - подносил могильщикам на позиции хлеб, колбасу и водку. Его карманы, туфли, носки, уши всегда были забиты песком, землей, глиной, грунтом, - за что ему крепко доставалось от мамочки Эсфири Борисовны, не отличавшей благородную почву от низменной грязи.
- Ой, что делать, что делать... - привычно причитала она, выбивая из сына пыль.
Но дурь, в отличие от пыли, не выбивалась. Отец, дед и прадед Шлиманы, сообразив в субботу на троих (пращур-одессит, дожив до ста одного года и дослужившийся к тому времени до полного могильщика с профессорским окладом, решил, что жизнь сделана, вырыл сам себе в подарок на день рождения хорошую могилу, выпил бутылку водки "с горла", улегся поудобней, уснул и преспокойно помер во сне в обнимку с лопатой, которую потом отдали Мишелю), - так вот, сообразив на троих, эти потомственные земледельцы мечтали о том, как оторвут Мишеньку от грязной земли и выведут "в люди", но у них из этого ничего не получилось - Мишель сделал, слепил себя собственными руками без помощи родственников - сам, сам и только сам вышел из грязи в князи.
По воспоминаниям современников, уже в пять лет Мишель заработал свой первый долларо-шекель, докопавшись совочком в уже упомянутой иерихонской песочнице с резными деревянными петушками до крохотной черно-зеленой монетки с непонятной надписью и с "оруэлловским" годом на аверсе:
1
копейка
1984
Мишель почистил странную монетку об белые штанишки, монетка засветилась тусклой латунью и на ее реверсе проявился ни на что не похожий старинный герб с изображением земного глобуса, обрамленного колосьями с ленточками и припечатанного серпом, кузнечным молотом и литерами "СССР", которые Мишель прочитал на аглицкий манер: "ЦеЦеЦеПе" (умел уже читать по-английски, подлец! - но не знал, что означает это "ЦеЦеЦеПе"). И он, не зная "что делать", предложил латунную монетку местному ювелиру мсье Курицу, совершавшему променад вдоль кладбища по авеню Бар-Кобзона, нагуливая аппетит перед пасхальной вечерей: