Попробуй-ка, одним днем! Тем более что никаких качелей не наблюдалось, ее состояние не менялось ни туда ни сюда, и он не мог к такой ситуации притерпеться. Наоборот, казалось, это Фиона к нему притерпелась, но лишь как к настырному посетителю, у которого к ней какой-то свой, особый интерес. А то и как к приставучему зануде, которому — согласно старым, привычным для нее правилам вежливости — не следует показывать, как к нему на самом деле относишься. Она общалась с ним чуть смущенно, с этакой дружеской учтивостью, помогавшей ей удерживать его от банального, но столь необходимого вопроса, который вертелся у него на языке. Он и хотел, и не мог заставить себя спросить, помнит она или нет, что он ее муж, с которым она прожила бок о бок почти пятьдесят лет. У него сложилось впечатление, что такой вопрос вызовет у нее чувство неловкости, причем неловкости не за себя, а за него. Она нервически рассмеется, а потом, унижая его своей вежливостью, запутается, придет в замешательство и в конце концов так и не ответит ни да ни нет. Или что-то ответит, но так, что его этот ответ никоим образом не устроит.
Единственной медсестрой, с которой он мог поговорить, была Кристи. Другие по большей части воспринимали возникшую ситуацию как анекдот. Одна грубая старая швабра рассмеялась ему в лицо.
— Что-что? Вы насчет Обри и Фионы? Ну-у, это да-а, там, конечно, тяжкий случай!
Кристи поведала Гранту, что прежде этот Обри был местным представителем компании, продающей фермерам средства для борьбы с сорняками («и всякую такого рода дрянь»).
— Он был очень приличным человеком, — сказала она, и Грант не понял: значило ли это, что Обри был честным, щедрым и по-доброму подходил к людям или что он красиво говорил, хорошо одевался и ездил на дорогом авто. Возможно, и то и другое вместе.
А потом, по словам сестры, когда он еще не был очень стар и даже не был на пенсии, с ним случилось несчастье не совсем обычного сорта.
— В основном жена сама о нем заботится. И держит дома. А сюда помещает лишь на небольшие промежутки времени, чтобы немного отдохнуть. Сейчас уехала во Флориду, ее пригласила сестра. Вы представляете, какой это был для нее удар: кто мог подумать, что такой мужчина… Они всего-то поехали куда-то в отпуск, и там его укусил какой-то клещ — знаете, есть такие, передают заразу, от которой дикая температура и все прочее. Мужик впал в кому, а после стал таким, какой он сейчас.
Тогда он спросил Кристи, что она думает о всех этих привязанностях между постояльцами. Не заходят ли они чересчур далеко? К тому моменту Грант приспособился напускать на себя тон этакой снисходительной терпимости, надеясь так спастись от нравоучений.
— Это зависит от того, что вы имеете в виду, — сказала она.
Размышляя над тем, как ему лучше ответить, она, не переставая, все что-то писала в рабочем журнале. Закончив писать, оторвалась от журнала и посмотрела на посетителя с самой открытой, искренней улыбкой.
— Такого рода неприятности у нас если и случаются, то, вы будете смеяться, как правило, с теми, между которыми вовсе никакой дружбы не было. Которые друг про дружку ничего не знают помимо того, что он вот, понимаете ли, мужчина, а она женщина. Причем, если вы думаете, что это старик всегда норовит залезть в постель к старухе, то вы ошибаетесь, потому что в половине случаев как раз наоборот. Старухи у нас вовсю бегают за стариками. Может, их жизнь не так поистрепала, уж не знаю.
Улыбка у нее с лица сошла, словно она испугалась, не наговорила ли лишнего, не проявила ли нечуткость.
— Не поймите меня превратно, — сказала она. — Я не имею в виду Фиону. Фиона — леди.
Хорошо, а как насчет Обри? — чуть было не вырвалось у Гранта. Но тут он вспомнил, что Обри сидел в кресле-каталке.
— Да нет, она настоящая леди, — повторила Кристи тоном таким решительным и ободряющим, что Грант, наоборот, забеспокоился. Умственным взором он уже видел Фиону в одной из ее длинных, отделанных кружевом, ночных рубашек с голубенькими бретельками у постели какого-нибудь старпера. Тот тянет одеяло на себя, а она пытается стащить и лезет к нему, лезет…
— Знаете, я вот думаю и не могу понять… — вновь заговорил он.
— Чего вы не можете понять? — резко отозвалась Кристи.
— Не могу понять, вправду это все или она так изображает… может, шараду какую-то?
— Что-что? — удивилась Кристи.
В послеобеденное время парочка чаще всего обреталась у карточного стола. У Обри были огромные руки с толстыми пальцами. Управляться с картами ему было трудновато. Тасовала и сдавала за него Фиона, а еще она иногда быстрым движением поправляла карту, которая, как ей казалось, вот-вот выскользнет из пальцев. Наблюдавший за всем этим с другого конца зала Грант замечал ее быстрый бросок, смешок, потом короткое извинение. Замечал он и то, как Обри, будто заправский супруг, хмурится, когда прядь ее волос касается его щеки. Пока она рядом, Обри предпочитал не обращать на нее внимания.