– Маша, встань сейчас же! – сказал дядя Сережа, хлопая по плечу дядю Мишу, застывшего с бокалом в руке. Вдруг все за столом задвигались – Шура побежала на кухню, Катенька бросилась к дяде Саше. Мишка тоже встала, но смотрела не на мать, а на Маришу, которая вскочила из-за стола и часто-часто дышала. В коридоре взорвался дверной звонок, и в гостиной тут же сделалось очень тихо.
Мишка бросилась в прихожую, на ходу указывая Катеньке на Маришу. Девочка молча открывала и закрывала рот. Звонок замолчал. Мишка открыла дверь и тут же захлопнула ее, потому что на лестничной клетке стоял Борис Александрович – последний человек, которого ей хотелось видеть в этот момент.
– Мишка, пожалуйста, открой, – позвал Борис Александрович. Мишка отошла к стене и закрыла глаза.
– Мишка, я по срочному делу, – опять позвал Борис Александрович. В коридор вышел дядя Сережа. Он прошел к двери, открыл ее и встал, скрестив руки на груди. Мишка увидела Бориса Александровича, который почему-то прижимал к груди портфель. Глаза у него были красные и испуганные.
– Что случилось? – спросил дядя Сережа.
– Мама умерла, – сказал Борис Александрович. Его скулы дрогнули, портфель выпал из рук. – Полтора часа назад.
– Нет, – сказала Мишка и тут же повторила громче, чтобы все услышали: – Нет!
– Мишка, – сказал Борис Александрович, – Мишка.
Но Мишка не собиралась его слушать.
– Вон! – крикнула она. Еле хватило сил дойти до дверей гостиной и крикнуть снова: – Вон!!! ВСЕ ВОН!
– Ты что… – начал дядя Саша, но увидел Мишкино выражение лица и замолчал. В коридоре произошло какое-то движение – краем глаза Мишка заметила, что дядя Сережа не пускает Бориса Александровича в квартиру.
– Пожалуйста, все уходите, – сказала Мишка тише. Это подействовало. Дядя Саша поднял с пола Марию, которая тряслась и что-то бормотала. Катенька, прижимавшая к груди Маришу, потащила ее к дверям. Мишка отошла в сторону и дождалась, пока все гости покинут квартиру. Только дядя Сережа задержался в коридоре.
– Мишка, – сказал он, – тебе нельзя оставаться одной. Ты еще маленькая, и тебе сейчас будет очень плохо.
– Сейчас всем будет очень плохо, – сказала Мишка. – Уйдите, пожалуйста.
– Мишка, я не могу оставить тебя одну. – Дядя Сережа виновато развел руками.
– Можете. Я вызову кого-то из друзей. Пожалуйста, уходите. – Мишка оперлась о косяк, достала из кармана телефон.
– Мишка… – Дядя Сережа стоял в нерешительности. – Я не могу оставить тебя одну.
– Уходите. – Мишка собралась. – Пожалуйста. Я буду писать. Я скажу, если мне что-то нужно, только, пожалуйста, уйдите. Мне нужно остаться одной.
– Ты еще маленькая. – Дядя Сережа отступил назад и теперь стоял за порогом.
– Я уже взрослая, – сказала Мишка. – Вы сами так не раз говорили.
– Сейчас плохое время, чтобы быть взрослой, – сказал дядя Сережа. – Сейчас тебе нужна твоя семья.
– Нет. – Мишка шагнула к двери и сказала: – Уберите руку, или я прищемлю вам пальцы.
Дядя Сережа медленно убрал руку с косяка. Мишка рывком захлопнула дверь, заперлась и медленно, пытаясь вдохнуть, сползла на пол.
Соня смотрела на извивающегося на полу Артема с любопытством. Ей редко приходилось видеть людей, принявших Двоицу, со стороны, потому что она обыкновенно ложилась рядом с ними. Процесс это был сложный, любые прикосновения или действия с телом могли отразиться в сознании кошмаром. Обычно, закинувшись, человек ложился в кровать. Артема же Вершик оставил на полу, на холодной плитке. Ему хотелось, чтобы художник запомнил этот вечер на всю оставшуюся жизнь.
Соне полагалось следить за Артемом, пока Вершик не вернется, и иногда поливать тело водой. Это должно было сделать переживания еще ярче.
Графин Соня давно поставила на стол, мучить Артема ей не хотелось. Вместо этого она пыталась понять по его движениям, что ему видится.
Дурак, надо было сбежать куда-нибудь. А вместо этого сам пришел, по первому зову. Наверное, надеялся, что ему все объяснят и окажется, что бояться нечего. Зря. Соня хорошо понимала, что обращается в первую очередь к самой себе. Артем в это мгновение ничего не слышал. Конечно, Соне было не плевать на Артема, потому что плевать на людей, даже из мира, было нельзя. К тому же вскоре ей самой предстояло жить в мире, а значит, надо было привыкать к обычным, ненастоящим, нехорошим чувствам. Вот только оставалась пара дел перед исходом в мир. Прощения у Бога Соня уже попросила. Теперь пора было попросить прощения у близких.