Любое произвольное преувеличение, преуменьшение, сгущение, концентрация тех или иных черт, из каких бы благих намерений они ни делались, ведут к нарушению жизненной правды, к отходу от реализма, к бегству от действительности. Всякое изображение само по себе удаляется от предмета, то есть от правды, уже в силу того, что не может охватить предмет всесторонне, поэтому-то художник должен быть особенно щепетильным и не допускать сознательных искажений. Все муки творчества, о которых так часто говорят писатели, художники или артисты, сопряжены с усилиями передать глубокую правду жизни.
Для того чтобы доказать необходимость преувеличений в искусстве, часто приводят высказывания известных писателей. Их, однако, надо понимать правильно. И Л. Толстой писал: «Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло». Но он нигде не писал, что под заострением понимает преувеличение. Он писал, что заострить — значит сделать форму произведения «совершенной художественно». В предисловии к сочинениям Мопассана Толстой писал: «Художник только потому и художник, что он видит предметы не так, как он хочет их видеть, а так, как они есть». Тургенев писал в письме К. Леонтьеву: «Публику не надуешь ни на волос — она умнее каждого из нас», то есть разглядит всякую фальшь. Если Маяковский сказал: «Театр не отображающее зеркало, а — увеличивающее стекло», то Есенин писал: «Лицом к лицу, лица не увидать. Большое видится на расстоянии». И оба правы: иной раз надо и поближе подойти, и сквозь увеличительное стекло глядеть, иной раз приходится отойти подальше, чтобы охватить целое и не увязнуть в подробностях.
Странным показался бы нам тот писатель, который чувствует необходимость приукрашивать показываемых им людей так, будто у него сложилось о людях вообще очень скверное мнение, будто не верит он, что люди сами по себе могут быть хорошими, будто не видал и не встречал он никогда хороших людей. Также покажется странным и тот, который старается изобразить их хуже, чем они есть, так словно ему мало той гадости, которая так часто попадается на глаза. Нет, писателю достаточно того материала, который даётся ему самой жизнью, и если он изо всех сил будет стараться изобразить правду, то и это не всегда может ему вполне удаться, так как для этого необходимо большое знание жизни и большое умение изображать, то есть огромное мастерство.
Хорошо зная какого-нибудь человека, его характер, мы можем догадаться, как он поведёт себя в том или ином случае жизни, можем предугадать какие-то его поступки. Точно так же писатель, если хорошо знает своего героя, может представить себе и описать такие его поступки, которые на первый взгляд будто и не подсказаны писателю самой жизнью, но тем не менее вполне правдоподобные, характеризующие героя правдиво, правильно дополняющие его образ какими-то недостающими подробностями, деталями и тем самым делающие его более убедительным, достоверным, правдивым. Так, Гоголь в дополнение к возникшему в его сознании образу Плюшкина и к тому, что он знал о разных скупых людях, мог придумать что-нибудь, чего не было, чего он не знал, из каких-либо источников, но что могло быть, например, то, что расчувствовавшийся Плюшкин решил подарить Чичикову сломанные часы, а потом всё же передумал и решил держать эти часы у себя до самой своей смерти и оставить Чичикову в наследство по завещанию.
Писателю, как и художнику, пишущему картину, обычно бывает мало того, что он видит в находящейся перед глазами натуре, так как он почти никогда не может найти точно такую модель, которая нужна для реализации его замысла, не может поставить позирующих ему натурщиков точно в те положения и условия освещения, которые нужны для картины, не может заставить натурщиков принять именно те выражения лиц, которые отражают переживания героев и т. д. Как художнику, так и писателю или актёру многое приходится додумывать, довоображать, то есть проделывать ту работу, которая называется вымыслом.