Миссия Балашева — эпизод структурно замкнутый. Отстраненность поездки, обмен репликами, предопределенными всем предшествующим дипломатическим и психологическим планом, почти исключает перипетию как таковую; особенно это касается контекста «Войны и мира». Если другие исторические события открыты для романного конструирования (Шенграбен, Аустерлиц, Солтановка и Островна, дискуссии о Дрисском лагере и Бородино: все наполнено авторским содержанием, замещающим историческое, открывающим новые функции), то миссия Балашева всего лишь описана. Сама история открыла психологическую карту перед Толстым, и он в рамках уже готовой структуры создает «своих» Мюрата, Даву, Наполеона.
Эпизод миссии Балашева практически не связан с собственно романным планом («Война и мир» легко делится на два повествовательных плана: эпико-исторический и собственно романный; каждый имеет свою интригу, своих героев, каждый план развертывается на фоне другого). Единственным коррелятом эпизода с Балашевым в предыдущем повествовании становится письмо Александра Наполеону, написанное 13 июня. Вот этот исторический документ в редакции подстрочного перевода изданий «Войны и мира»:
«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорты. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы сей поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по-прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из-за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Еще Ваше Величество имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
Александр».
Письмо погружает читателя романа в пестрый, не подготовленный никакой фабулой ток исторического процесса (на Россию вероломно напали, а полписьма посвящено какому-то князю Куракину, каким-то паспортам, о которых ни слова Толстой не говорил). Читатель сталкивается с той условно-дипломатической интригой, которая предшествовала великому бедствию и казусу поездки генерала Балашева. В романе вся интрига спародирована Толстым: «…стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку, или Наполеону написать к Александру: Monsieur, mon fràere, <… > — и войны бы не было».
Рассказ о начале войны строится Толстым дедуктивно: от историософских размышлений через панорамные сцены (переправа через Неман) к частному историческому событию — миссии Балашева. Вал толстовского повествования раскатывается и в IV главе выливается в подробнейший пересказ эпизода реальной дипломатической интриги. В чем же она заключалась?
С 1811 года Россия и Франция, формально союзники, активно готовились к войне. В начале 1812 года Наполеон заключил военные договора с Пруссией и Австрией. Весной 1812 года Россия предъявила Франции ультиматум с требованием отвести войска от русских рубежей за Эльбу. Наполеон провел переговоры с русским послом в Париже Куракиным и отправил к Александру своего генерал-адъютанта графа Л.Нарбона, маскируя последние свои приготовления к войне.
Граф Нарбон (старый аристократ, внебрачный сын короля Людовика XV) был принят Александром в Вильно учтиво, но твердо. Русский император заявил, что не собирается нападать первым, но четко обозначил, что Россия не пойдет на уступки, пока с ней говорят языком силы, а в случае вторжения никакой мир на условиях оккупанта не будет возможен.