Время вечерней молитвы давно миновало. Стемнело. Крики и вопли у посольства разносились по всему Маскату. Эван поморщился. Поставив саквояж на письменный стол, он достал бумажник, вытащил из него сложенный вчетверо лист бумаги с номерами телефонов своих старых знакомых, с которыми не виделся лет пять. Через полчаса с небольшим Кендрик договорился о встрече с тремя из них. У него в списке было семь человек. Все весьма уважаемые люди, которых он помнил и ценил. Но оказалось, что двое уже отправились в мир иной, третий был в отъезде, а четвертый без обиняков заявил, мол, обстановка не способствует встрече оманца с американцем.
Трое согласились встретиться с разной степенью желания.
Договорились, что каждый прибудет по отдельности, поднимется прямо в номер, обращаться к администрации отеля – без надобности…
Они должны были подъехать в течение часа. Прошло минут сорок. Кендрик успел за это время выпить чашечку кофе с кардамоном, который заказал в номер вместе с бутылкой шотландского виски с черной наклейкой.
Запрет на употребление спиртного иногда не соблюдался на официальном уровне, поэтому у Кендрика в списке было помечено, какой напиток предпочитает каждый из его знакомых. Именно шотландским виски отдавали предпочтение трое, согласившиеся на встречу.
Когда-то предусмотрительный Эммануил Вайнграсс учил его: «Весьма полезная смазка, сынок. Вспоминаешь имя жены гостя – ему приятно. Помнишь сорт виски, который он предпочитает, – это уже кое-что. Дальше – смотри сам!»
Тихий стук в дверь прозвучал для Кендрика подобно раскату грома. Сделав пару глубоких вдохов, он распахнул дверь.
– Эван, ты?
– Входи, входи, Мустафа! Безумно рад тебя видеть.
– Что с твоей кожей? – Мустафа вгляделся в лицо Кендрика. – Ты прямо как египтянин! И вообще, чем объясняется весь этот маскарад?
– Маленькие хитрости. Сейчас все объясню! – Кендрик прикрыл дверь, жестом предлагая другу располагаться. – «Чивас Регал»… Любимая тобой марка виски. Выпьешь?
– Ах, этот Мэнни Вайнграсс, этот старый плут! Он как будто с нами, – сказал Мустафа, опускаясь на оттоманку, накрытую ковром.
– Будем снисходительны к нему, Мусти! – возразил Эван, доставая из холодильника лед. – Он никогда не плутовал, никого не обманывал.
– Это правда! Ни он, ни ты, ни твои партнеры. Каково тебе теперь без них? Мы вас частенько вспоминаем.
– Порой туговато, – честно признался Кендрик. – Но ничего не поделаешь. – Он подал Мустафе стакан с виски, сел напротив гостя и приподнял свой стакан. – За все хорошее, Мусти!
– Эх, Эван, дружище ты мой дорогой, настали тяжелые времена, как писал англичанин Диккенс.
– Будем надеяться, что все изменится.
– Вряд ли! – Мустафа сделал глоток.
– Почему такой скепсис?
– Я теперь, как говорят на встречах в верхах, представляю вполне определенные интересы и кое-что наблюдаю. Кроме того, мне, единственному в Кабинете министров султана, поручено выработать правительственный консенсус.
– В отношении чего? Ты, как я посмотрю, развил кипучую деятельность.
– Это ты, Эван, развил кипучую деятельность. Приехал и давай нас всех созывать. Ну ладно кого-то одного, допускаю – троих, но не семерых же! Это и для тебя убийственно, и для остальных опасно.
– Но почему?
– Ты меня удивляешь! – Мустафа покачал головой. – Трое легко узнаваемых влиятельных лиц, не говоря уж о семи, ни с того ни с сего заявляются в отель, с перерывом в несколько минут, для встречи с иностранцем, а администрация отеля не в курсе… По-моему, это нелепо.
Перед тем как ответить, Кендрик задумался, а затем посмотрел на Мустафу:
– В чем дело, Мусти? Что ты хочешь мне сказать? Кризис с заложниками не имеет никакого отношения как к бизнесу, так и к правительству Омана.
– Ты, конечно, прав, но я пытаюсь дать тебе понять, что здесь у нас все изменилось. Многие не осознают, что происходит, что случилось.
– Естественно! Вы же не террористы, в конце концов.
– Не террористы. Но хочешь знать, что говорят те, кто так или иначе несет ответственность за происходящее?
– Интересно было бы узнать…
– «Все пройдет, – говорят они. – Не вмешивайтесь. Вмешательство лишь усугубит ситуацию».
– Не вмешиваться? Хорошенькое дело! – возмутился Эван.
– Эти ответственные лица советуют переложить решение проблемы на политических деятелей.
– Но политики не способны ее решить.
– Слушай дальше, Эван! «Для гнева есть определенная причина, – говорят эти лица. – Конечно, речь не идет об убийствах, но в контексте определенных событий…» И так далее и тому подобное. Вот что мне довелось услышать.
– В контексте каких событий?
– В контексте современной истории, дружище. «По отношению к арабам Соединенные Штаты осуществляют несправедливую политику на Среднем и Ближнем Востоке» – это их ключевая фраза, Эван. «Израильтяне получают все, а арабы ничего», – говорят эти люди. «Арабов сгоняют с насиженных мест, загоняют в лагеря беженцев, а в западных банках евреи на арабов плюют». И это я тоже слышал.
– Враки все это! Бред собачий! – взорвался Кендрик. – Помимо этой карты, которую разыгрывают фанатики, есть и другая, тоже весьма существенная. Ведь все, что они говорят, не имеет никакого отношения к мучениям двухсот тридцати шести заложников и к смерти одиннадцати несчастных! Люди, доведенные до отчаяния юнцами-изуверами, вообще никакой политики не проводят. Эти ответственные лица, какое право они имеют говорить такое? Среди заложников нет ни членов президентского кабинета, ни ястребов из кнессета! Они всего лишь госслужащие, туристы и строители, работающие по контракту. Я повторяю, это просто беспардонное вранье!
Мустафа выпрямился и, сверля Эвана взглядом, сказал:
– Я это знаю, и ты это знаешь, и они тоже это знают, друг мой.
– Тогда зачем они возводят напраслину?
– Затем, что с ними никто не вступает в диалог, потому как никто из нас не хочет стать мишенью.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Два человека, назову их Махмуд и Абдул, их настоящие имена тебе лучше не знать, пытались возразить. Дочь Махмуда изнасиловали и исполосовали бритвой лицо, сына Абдула нашли на причале с перерезанным горлом. «Преступники, насильники, убийцы», – причитала пресса. Но мы-то знаем, что именно Абдул и Махмуд сколачивали оппозицию, призывая с оружием в руках штурмовать посольство. Они говорили: «Не позволим превратить Маскат во второй Тегеран!» Но пострадали не они, а их близкие, самые дорогие. Это предупреждение всем, Эван! Прости, но, будь ты человек семейный, имей ты жену и детей, стал бы ты подвергать их такому риску? Думаю, нет. Настоящий герой превозможет страх и поставит свою жизнь на карту за свои убеждения. Но он никогда не пойдет на то, чтобы заплатить за свои убеждения жизнями своих любимых. Не так ли, дружище?
– Так, все так! – сказал Эван тихо. – А я-то надеялся! Получается, и помочь мне некому.
– Султан изъявил желание встретиться и выслушать тебя. Я связался с ним сразу, как только ты позвонил. Он намекнул, что встреча состоится в пустыне, где-то рядом с горами Джабаль-Шам.
Кендрик помолчал, посмотрел на свой стакан. Помедлив, сказал:
– Я не имею права входить в контакты с официальными лицами, поскольку я сам по себе и не выражаю мнения своего правительства. Это должно быть ясно.
– Ты не хочешь с ним встречаться?
– Напротив, очень хочу. Но я обязан внести ясность. Я – частное лицо и не имею ничего общего с разведкой, Государственным департаментом и менее всего с Белым домом.
– Думаю, это понятно. Твое одеяние и цвет кожи подтверждают это.
– Я кое-что подзабыл, – заметил Эван, делая глоток. – Отец нынешнего султана умер примерно спустя год после моего отъезда, так ведь? Я не очень-то следил за событиями здесь, что вполне естественно. Сам понимаешь…
– Понимаю. Нынешний султан, по-моему, одного с тобой возраста, может, моложе. Среднее образование он получил в Англии, высшее – у вас в Америке. Точнее, в Дартмуте и Гарварде.