Они быстрым шагом направились к своей избе.
Войско шло вперед, повинуясь царской власти, но колебалось сомнением и взаимным недоверием. Соединившись с Яковом Можеретом, Илья со своим отрядом выдвинулся к Новгороду – Северскому, на выручку воеводе Басманову. Последняя остановка была в городе Трубчевске, где войско Годунова поджидало отставшие обозы. Восемнадцатого декабря, на берегу Десны, в нескольких верстах от стана Дмитрия, произошла перестрелка между отрядами того и другого войска, а на третий день легкая сшибка. Ни одна сторона не выразила желания атаковать. Дмитрий ждал, что воины Годунова, следуя примеру городов, выдадут ему своих воевод, а Мстиславский, неуверенный в своем войске, надеялся на то, что неприятель уйдет без битвы, из-за своей малочисленности.
Сражение произошло двадцать первого декабря, часть воинов Мстиславского перед боем перебежало на сторону Самозванца, тем самым, усилив его, но всеравно у воевод Годунова был более чем двукратный перевес. Первую атаку армии Самозванца русское войско отбило, но не выдержало повторного удара польской конницы против полка правой руки. Этот полк смешался с большим полком, и оба они в беспорядке начали отступление. Стойкость левого крыла русской рати не могла спасти положение, изумленный Мстиславский, сам, удерживая, мечем неприятеля, был ранен и едва спасся от плена, благодаря небольшой дружине стрельцов, которые вовремя пришли ему на выручку. В этот решительный час, Дмитрий всеобщим нападением подкрепил удар смелых ляхов, обращая в срамное бегство москвичей. Положение вещей спасло вступление в бой семи сотен немецких всадников и сотни Ильи, они своей стойкостью остановили неприятельский натиск и благодаря уцелевшему левому крылу, прикрыли бегство основного войска. Видя перед собою развивающиеся события, Басманов вышел из осажденной крепости и ударил в тыл Самозванцу, который, слыша выстрелы позади себя и видя свой укрепленный лагерь в пламени, прекратил битву.
Войско Мстиславского, ожидая свежих подкреплений, отошло к Стародубу, а победители, хвастаясь победой и четырьмя тысячами убитыми неприятелями, пировали под стенами осажденного Новгород – Северского и к концу следующего дня к ним присоединилось четыре тысячи пеших запорожцев. На подходе ожидался еще один восьмитысячный отряд с четырнадцатью орудиями, однако взять Новгород – Северский не удавалось, нежелание польско-литовских наемников продолжать боевые действия все больше ощущалось в стане Самозванца.
Дмитрий сидел в своем походном шатре в окружении ляхов. Судя по всему, разговор был тяжелый. Ляхи в надежде на то, что весь поход до Москвы пройдет без кровопролития, не любили зимних походов и осад крепостей. Их романтическое настроение стало ослабевать в пропорциональной зависимости от усиления российских морозов. Безрезультатно обстреливая Новгород – Северский из пушек, они не хотели двигаться вперед, боясь с одной стороны оставлять у себя в тылу грозного Басманова, а с другой стороны не хотели битвы с русским войском, которое преграждало дорогу на Москву и по слухам усиливалось все новыми полками. Самозванец пустил в ход все свое обольстительное красноречие, суля им в недалеком будущем несметные богатства, но все было тщетно, ляхи решили закончить московский поход, ссылаясь на указ Сигизмунда, не воевать с Россией, если она будет стоять за Годунова. В конце концов, у Дмитрия осталось лишь четыреста верных ляхов-авантюристов, готовых идти с ним до конца.
Оставшись один на один в шатре со своим будущим тестем, Великий Князь Московский молчал, погруженный в свои думы. Он хорошо понимал, что без всеобщего предательства россиян, ни ляхи, ни казаки, ни прочие изменники не смогут свергнуть Годунова. Страх оказаться между Мстиславским и Басмановым, который снова укрылся в крепости и был готов погибнуть в ее развалинах, угнетал Дмитрия. Пан Мнишек, убежденный, что все погибло, и мечты на Смоленское княжество рухнули вместе с Марининым царством, прервал затянувшуюся паузу.
– Не отчаивайся Дмитрий, уход польских гусар это еще не конец. Тебе верна вся южная Россия, люди видят в тебе истинного Государя. Я завтра на рассвете отправлюсь в Польшу, где соберу новую, более сильную рать и в скором времени вернусь к тебе.
Дмитрий усмехнулся, в словах и интонации несостоявшегося тестя проглядывалась неприкрытая ложь. Он наполнил большой серебряный кубок мадьярским вином и залпом выпил.
– Я видел, что Россияне сражались, но дрались плохо, – обратился он к Мнишеку, – я видел, как они бежали, но не ко мне, а от меня. Наверное, я чего-то не учел.
– Не казни себя Дмитрий, я скоро вернусь.
Пан Мнишек на прощанье обнял несостоявшегося зятя и молча вышел из шатра. Оставшись один, Самозванец размышлял о положении дел, глядя на пламя свечи. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как Осип Волохов вошел в шатер.
– Дмитрий, – тихо позвал его Волохов.
А это ты, чего же не бежишь со всеми в Польшу?
– Ты разве забыл, что мы с тобой ходим по одной дорожке? Без тебя, меня повесят, – Осип ехидно засмеялся, – а с тобой я отомщу злодею Годунову и верну себе честное имя. Впрочем, я к тебе по делу пришел. Час назад, казаки задержали трех иноков. При них были найдены грамоты от Государя и Патриарха к жителям занятых тобой городов и земель. В них сказано, что за твою голову, живую или мертвую, Государь обещает всем великие милости, а во второй, Патриарх Иов грозит страшной церковной анафемой, всем кто тебе помогает.
– И где они, Осип?
– Они в шатре у дьяка Сутупова, двоих из них я знаю, они из Патриаршего Подворья и знают тебя в лицо, а вот третий монах – загадка.
– Позови ко мне князей Мосальского и Татева, да еще Михайлу Салтыкова и ляха Золочевского.
В царском одеянии на троне сидел поляк Геннадий Золочевский. В шатер Дмитрия стража привела схваченных монахов. Золочевский грозным голосом обратился к ним.
– Знаете ли вы меня?
– Знаем, что ты не Дмитрий, – молвил старший из них, двое других молча кивнули головами.
Осип, Дмитрий и князь Мосальский, находясь за ширмой, наблюдали за этой сценой.
– А кто я, по-вашему? – продолжил Золочевский.
– Ты вор и злодей, проклятый церковью, – ответил один из иноков.
Выйдя из-за ширмы, Дмитрий обратился к стражникам.
– Взять их и пытать, пока не сознаются, зачем сюда пожаловали.
– Брат Гри…, – закончить реплику старшему монаху не дал Осип.
Он ударом сапога в лицо, заставил замолчать стоящего на коленях перед троном инока. Тот, сплевывая на пол кровь и зубную крошку, пытался повторить недосказанное, пальцем указывая на Дмитрия, но после трех дополнительных ударов нанесенных Осипом, тот умолк. Стражники, подталкивая бердышами двух оцепеневших от ужаса монахов, повели их в пыточную, а третьего, который после побоев Осипа едва пришел в себя, поволокли за ноги. Сплевывая кровь, он еще пытался что-то сказать, но после дополнительного пинка полученного от стражника, потерял сознание.
Дмитрий обратился к князю Мосальскому и Салтыкову.
– Завтра по утру снимайте осаду с Новогорода, мы отходим к Севску. Нам не выстоять без ляхов против Мстиславского. Вы, князь Татев, отправитесь прямо сейчас в Камарицкую волость и поднимайте всех, кто может держать оружие под наши знамена. Все свободны. Осип останься, мы с тобой после пары кубков хорошего вина, пойдем и понаблюдаем за работой палача.
Палач знал свое дело. Вместе с подручными, после трех часов истязаний несчастных иноков, он добился признания у одного из них. Не выдержав пыток, тот хотел признанием спасти себя и рассказал, что у них есть яд, которым они, исполняя волю Годунова, хотели отравить истинного Великого Князя, и что некоторые из ближайших людей Дмитрия с ними в заговоре. Пакетик с ядом нашли у одного из иноков, который тот спрятал у себя в сапоге. Узнав имена изменников среди своих любимцев, Дмитрий по утру перед всем войском вместе с монахами предал в жертву народной мести, и после казни, хвалясь небесным к нему благоволением, снял осаду и отступил со всем войском в Камарицкую волость. Перед самым отправлением, они с Осипом сидели у него в шатре.
– Осип, есть способ отомстить Годунову, – вертя пакетик с ядом в руках, Дмитрий продолжил, – в этом пакетике сейчас находится смерть Борисова. Если он внезапно умрет, судьба России окажется в наших с тобой руках.