========== Глава 1 ==========
***Маленькая рыбка
— Если ты способен принести одну корочку хлеба и одну маленькую рыбку в день, а тебя ждут пять голодных котят. Что бы ты сделал? Разделил бы еду поровну и позволил своим котятам медленно умирать от голода? Или выбрал бы одного, самого лучшего? А остальных — утопил в ведре…
Неймо закрыл глаза, он видел слишком много умирающих от голода котят… Сволочь, какая же ты сволочь, Раззук.
— Какие, к дьяволу, хлеба с рыбками, Раззук? Ты же кокосовую дурь им толкал.
— Ах, любимый, почему же ты не скажешь, что твой бог приумножит этот хлебушек с рыбкой по вере твоей? Или как там говорил преподобный?
— Заткнись! — рявкнул Неймо и с силой влепил паршивому коту по золотисто-смуглой мордочке. — Сволочь, ты же обещал больше не притрагиваться к кокосу. А тем более не толкать его. Тем более у нас в миссии.
— Ты просто не понимаешь, любимый… Это не хлеб… — Раззук со смехом всхлипывал, извиваясь на полу и размазывая кровь из разбитого носа. — Хлеб, он лишь для тела… А кокос — единственная надежда души… когда тело умирает.
Неймо почувствовал близость смерти, о да, и это была смерть подлого Раззука, от его, Неймо, рук. Аж пальцы сводило от желания сжать тонкую шейку и душить, душить… Он пару раз злобно пнул гада, с трудом остановился и выскочил из чулана, заперев за собой дверь. Господи, когда же это закончится…
А как хорошо начиналось. Как он был горд получить место в этой миссии, с каким воодушевлением трудился, леча несчастных жителей разоренного войной Южного Гжара, этого забытого богом королевства. Их усилия были лишь каплей в море, но эта капля спасала жизни, и Неймо чувствовал, что его собственная жизнь не проходит зря. Он приносил реальную пользу. И Раззук, вдохновенный котик с тонким интеллигентным лицом, нервными пальцами… светло розовая шерстка с темными полосками, продолжающимися немножко на висках и скулах, как у всех южан… Сначала Неймо не отличал его от других, прихожан или пациентов, таких же розовогривых и полосатых. А потом заметил — благодаря его речам о свободе духа, о мире, о том, что есть за гранью.
Раззук был словно глоток морозного воздуха во влажной жаре. Сколько раз они сидели ночью на крыше и в тиши комендантского часа обсуждали философов нового времени. Неймо казалось, что он снова в Университете, с друзьями, на диспуте после лекций, с бокалом вина и в любимом баре…
…Неймо отправился обратно в приемный покой, и там его ждали три беременные кошки с осложнениями, пять зараженных паразитами — те гадко копошились под кожей и вылезали из язв, и два котенка с оторванными минами лапами. Он освободился лишь незадолго до комендантского часа, работы было еще много — с живущими в миссии болезными и сиротами — но усталость раздавила его свинцовой подушкой. Неймо бессильно опустил голову на руки, мечтая свалиться и уснуть прямо тут, на каталке в проходе, и вдруг вспомнил о Раззуке. Нет, он помнил о нем всегда, и эта память отзывалась на дне души глухой болью и злобой, но сейчас подумал — ведь тот заперт в душном чулане без воды целый день! Или… или вдруг его выпустили, и теперь он шляется неизвестно где.
Неймо бросился в чулан и нашел своего кота, мокрого от пота, хоть выжимай, действие дозы закончилось, и тот сидел и трясся в углу. А в другой успел нагадить. Он подхватил Раззука на руки и оттащил в процедурную, засунул в ванную. “Холодно”, — жаловался тот, хотя вода была горячая, а вокруг как всегда царила влажная жара.
— А ты не ширяйся, и будет тепло! — заорал на него Неймо и затряс за плечи. — Зачем ты это делаешь, зачем, ведь все хорошо было уже…
— Хорошо, любимый, — шептал в ответ Раззук, закатывая глаза, перламутровые полоски на его скулах потускнели и казались болезненными нарывами, — хорошо, как мухе в паутине… Все липнет и лопается… Липнет и лопается…
Неймо взял пластиковую фиксаторную ленту и приковал его запястья к высокой трубе — чтоб не вздумал утонуть или сбежать, наркоман несчастный. А сам пошел искать уборщика, отправить в загаженный чулан. Здесь не было роботов, нечий труд стоил гораздо дешевле.
“Это просто срыв, — думал Неймо, возвращаясь в приемную, — я его вылечу, нам снова будет хорошо”.
Он вытащил Раззука из ванны и сделал ему инъекцию заменителя, от которого тот посерел и заснул. В лаборатории еще есть запас кокосовой вытяжки, как раз на двухнедельный курс. Надо будет уменьшать дозу, колоть только чистый кокос, от него не бывает этих жутких эффектов, Неймо достанет ему чистого. А затем — перейти на заменитель. И розовый котик станет веселым и умным…
***
И снова лечение подействовало, через месяц Раззука можно было выпустить из апартаментов Неймо в миссии, он опять стал им помогать, работать с сиротами. А в свободные дни они гуляли по городу, держась за руки. Лазали по крышам полуразрушенных домов и сидели, переплетя хвосты, под пластиковыми навесами маленьких кофеен у стихийных рыночков. Эти заведеньица были часто декорированы осколками снарядов, и Раззук смеялся, показывая пальцем на развороченную мину:
— Смотри, Неймо, “сделано в Великом Королевстве Тирроган”, вы нам спонсируете буквально все — и больницы и войну.
— Тирроган не только велик, но и многолик, — отвечал Неймо, поднося к губам чашечку с ужасно крепким и горячим кофе, он разглядывал этот “привет с родины” и чувствовал одновременно гордость за ее величие и стыд — за некоторые дела…
Жара обнимала его, словно родная мать, им было хорошо и не хотелось тащиться через весь город в миссию. Они дошли лишь до исторического центра, потом целовались под пыльными пальмами в замусоренном сквере, а потом решили пойти к Раззуку в квартиру, она была в двух шагах буквально. Они часто в ней зависали, пили легкое южное вино, закусывая тушенкой и шоколадом, и трепались с друзьями Раззука, бывшими студентами, потерянная золотая молодежь. Те приходили поесть и забыться в разговорах о мистическом смысле жизни.
***
— Только не в жопу, не в жопочку мою! — истошно заорал кто-то под самым окном. Неймо пошевелился, окончательно просыпаясь, и тихонько выпутался из влажной простыни. Раззук сопел рядом, улыбался во сне и что-то говорил, не разобрать. Он погладил его по розоватой отмытой шерстке, такой мягкой и тоже влажной, и пошел в сторону туалета, спотыкаясь в темноте о коробки, доски какие-то… Раззук говорил, что собирается из них сделать столик на кухне взамен того, который они совсем сломали. Неймо улыбнулся в темноте, вспомнив, как яростно Раззук додрачивал, лежа в обломках погибшей своей мебели.
— Ты куда, — сонно спросили его с кровати, — не уходи…
— В туалет, — ответил Неймо, — сейчас приду, спи.
— Воду только утром включат, давай я тебе помогу. Или на газету гадь.
Раззук поднялся, пошатываясь, какой худющий все-таки, ловко перепрыгнул нагромождения хлама на полу и потащил Неймо в сторону кухни. Из открытого окна пахнуло рекой и немного помойкой, воздух не успевал остывать даже ночью, но становился липким и влажным. Смуглый тонкий котик постоял немного, пару раз глубоко вздохнув, “наслаждаясь ночной прохладой”, как он выразился, а потом вдруг сказал:
— Залезай давай.
— Куда? — не понял Неймо.
— Ты вроде срать хотел? Воды ни капли в доме, так что давай в окошко. Упрешься ногами, а я подержу тебя за руки. Ты же мне доверяешь, любимый?