Шерстка Раззука сверкала и переливалась, а каждое их мгновение было наполнено величественным смыслом, когда они любили друг друга. Позже Неймо не отпускал от себя розового котика, опасаясь, как бы тот снова не сорвался. Но все обошлось, хотя за порванный и раскиданный так беспечно пакетик пришлось отдать месячную зарплату Неймо.
Затишье закончилось, город внезапно заполнился толпами беженцев и военными, и Неймо снова закрутился, как кот под электрошоком.
— Один кристаллик в день — безопасная порция, если чистый, — сказал ему столетний коллега Денсор, его прозрачные, как вода, глаза загадочно сияли на скульптурно красивом и спокойном лице. — Один кристаллик и вы выдержите этот кошмар, юноша, главное не увлечься.
“Безопасно”, думал Неймо и вспоминал дыхание вечности и холод. Он потратил все свои невеликие сбережения и купил через коллегу Денсора упаковку чистых кристалликов. И в тот же вечер принял один, а остальные спрятал в сейфе своего кабинета. И все снова обрело забытый смысл и глубину, он опять служил нечеству, а не безнадежно пытался вырвать у злобных демонов войны их уже принесенные жертвы.
Но, как всегда в тяжелые периоды, он не мог уделять достаточно внимания Раззуку, и того сорвало. Неймо не ругал его на этот раз, найдя в одном из знакомых притонов, он привел его к себе, а на следующее утро рассказал о безопасной дозе. К тому времени сам Неймо ел кристаллы уже третью неделю, и чувствовал он себя способным вычерпать море.
“Тебе ведь будет достаточно одного камешка?” — спрашивал он у Раззука, и тот грустно улыбался и кивал в ответ, кончиками пальцев гладя его по ушам:
“Твоя шерсть похожа на снег… Зачем же ты это сделал, Неймо?”
“Это безопасно, такая доза, я изучал данные”, — отвечал Неймо, упрямо склоняя голову и топорща уши.
“В детстве я видел много снега, — говорил ему Раззук, — на горнолыжных курортах. Может, уедем отсюда в горы, любимый?”
“Уедем, обязательно уедем, — радовался Неймо. — В Тиррогане много гор, и снег пять месяцев в году. Через полгода у меня закончится контракт, я не буду его продлевать, совсем немного нам осталось”.
На двоих запасов кокоса им бы не хватило, и Неймо написал папе. И тот без вопросов выслал ему денег, он как раз опубликовал новую книгу, зверский треш-детектив с маньяками и расчлененкой, а потому мог позволить себе побаловать любимого сыночка, “на новую машину как раз немного докинуть…”
Это было последнее время, эти два с половиной месяца, когда они были счастливы вместе, и, пожалуй, так хорошо им никогда раньше и не было, даже тогда, чуть больше года назад, когда они только полюбили друг друга. По крайней мере, так казалось Неймо. Ведь сейчас каждый их миг был подобен пузырьку, бесконечно парящему в океане вечности. Пузырьки были наполнены красотой и радостью, и красота крылась везде, и в некогда роскошных, побитых обстрелами дворцах, ощетинившихся ныне стволами. В эпически развалившихся небоскребах, в ночных кострах, в мусорных домиках, в живописной куче обломков, увенчанной детским ботинком на шесте.
Неймо взял тогда неделю отпуска, они добыли старый вездеход со снятыми пушками и поехали на побережье, пристроившись к разъезду миротворцев. Там они жили в разгромленном отеле около военной части. И целыми днями плавали и, просоленные океаном, любили друг друга. А еще там был коралловый риф и прекраснейшие на свете рыбки.
***
А потом, уже в миссии, радость стала покидать Неймо, и, зачастую, вместо красоты мир обнажал ему свое уродство. Голоса коллег и пациентов, еще недавно казавшиеся ему мартовским пением, вдруг начинали резать когтями по стеклу. В такие моменты Неймо на всех рычал и с трудом удерживался от затрещин особо непонятливым. Раззуку же досталось разок по ушам — совершенно ни за что, а потом Неймо целовал его ладони и умолял простить, обещая, что больше никогда. Дитте ни разу не поднял ни на кого из их прайда лапы, несмотря на их выкрутасы, разве что отвесит снисходительный шлепок особо зарвавшемуся коту… А Неймо постоянно лупит своего любимого, раньше за дело, а теперь вот и без дела…
— Прости, Раззук.
— Это все он, кокос, — отвечал розовый котик.
А Неймо кусал губы, потому что все, чего ему сейчас хотелось — это увеличить дозу, хотя б до полутора кристаллов, только чтобы вернуть в их мир радость. И слова Раззука, как обычно, ничего для него не значили, ведь тот способен трепаться лишь об абстрактном и совершенно не приспособлен к жизни.
Хрупкая вселенная вокруг них постоянно грозила вывернуть свои кишки и развалиться, Неймо терзала мучительная тревога.
— Вы постоянно на наркотиках, коллега? — спросил его доктор Денсор, услышав злобное рычание в ответ на просьбу передать анализатор.
— Не больше кристалл в день, — буркнул Неймо.
— Я же говорил — только на время аврала, — огорченно покачал головой старший коллега и с любопытством заглянул ему в лицо: — Уже четвертый месяц, не так ли? Должно быть, презанятные изменения сознания и личности… Но я бы посоветовал вам завязать. Пока не поздно, знаете ли.
И Неймо задохнулся, вдруг разом вспомнив все — и то, что исследования о воздействии чистого кокоса, результаты которых он изучал, были “кратковременными”. И многочисленные намеки Раззука. Да что там намеки, любимый говорил прямо, а Неймо не слышал… Так сильно желал обмануть себя, лишь бы вкусить вечности при жизни.
Он решил завязать и пытался сделать это несколько раз, снова и снова срываясь, потому что, хоть малые дозы кокоса и не открывали ему больше небеса, но они дарили ему бездну, и по сравнению с этой глубиной обычная жизнь казалась плоской, словно занесенной толстым слоем пыли, подобно валяющейся в развалинах порнографической открытке пятилетней давности.
Они часто ссорились с Раззуком, Неймо все требовал, чтобы тот соскочил вместе с ним. А Раззук кричал в ответ: “Попробуй теперь отказаться от этого, не можешь, да?!” И уходил от него во время очередных тщетных попыток и возвращался, когда Неймо сдавался. Их любовь проросла в душах насквозь и теперь приносила боль. Но врозь было еще хуже, чем вместе, только теперь стала понятна эта зачитанная фраза; Раззук часто приходил к бесящемуся от ломки Неймо, они ругались, и он снова сбегал.
Пока однажды завязавший особенно надолго Неймо не поймал розового котика и не заставил снова лечиться.
***
— Любимый, пожалуйста… — надетый на его член котик начал крупно дрожать, и Неймо замедлился, слизнув у того с виска капельку пота. А потом черт его дернул заглянуть в раззуковы глазищи, увидеть это бессмысленное их выражение, как будто… не может быть, ему ведь оставляли лекарство… Неймо неторопливо качнул бедрами, почувствовав, как сладкие спазмы расходятся чуть не по всему телу, ему даже почти не мешал захлебывающийся шепот любовника: “Умоляю, дай мне, хоть немножечко, пожалуйста, пожалуйста…”
— Я тебе оставил заменитель, — он загнал член Раззуку в задницу еще несколько раз, так глубоко, как мог. Тот стонал на каждое движение, и было так похоже, что ему нравится, или этот обманщик пытался сдержать крик… сейчас это стало не важно. — Почему ты его не принял?
— Это не то, ты же знаешь, любимый… не настоящее…