— С чего вдруг такой вопрос, адептка?
— Я… я где-то о таком читала, — промямлила я, невольно вжимая голову в плечи. — Не помню, где и когда…
— Не забивайте себе голову ерундой, занимайтесь делом, — отрывисто произнёс ректор. — И помните — узнаю, что вы разболтали об исчезновении ингредиента…
— Я буду нема, как металлическая рыба. Вы же свою часть соглашения выполнили, — искренне отозвалась я. Ректор помолчал пару секунд — и вышел, так и не ответив на мой вопрос.
На крыльце мужского общежития я столкнулась с блондином — одним из тех, кто на сушке корнепалтов потерял штаны. Столкнулась в самом прямом смысле этого слова — он выходил из корпуса, а я заходила. Парня я узнала сразу же, несмотря на то, что было уже совсем темно, и единственным источников света были сиреневые и зелёные светильники.
И он тоже меня узнал. Схватил за многострадальное плечо и прижал к стене.
— Ты что здесь делаешь, подстилка министерская?!
— Живу, — максимально доброжелательно улыбнулась я. — По приказу верлада ректора.
— Живёшь?! Тут?! Не мечи икру! Кто тебе разрешил… Ах, так ты и с ректором кувыркаешься?
— Не завидуй так явно, до постели ректора тебе как до первоэлементов без магии, — ощерилась я, но тут же примирительно взмахнула рукой. — Не говори ерунды, ни с кем я не кувыркаюсь! — а потом, пока обозлённый парень не успел предпринять каких-то решительных вредительских действий, понизила голос и прошептала:
— На самом деле, я его дочь!
— Чья?! — паренёк даже выпустил мою руку и отступил, открыв рот и округлив глаза.
— Ректора! — прошептала я ещё тише. — Незаконнорожденная! Потому-то меня тут и терпят! Только никому-никому не говори!
— Ты чего?! — блондин отступил ещё на шаг и, кажется, немного перекосился. — Врёшь ты всё, ему же только… ну, это… да нет, ты всё врёшь! И вообще…
— Ошибка бурной юности… Никому не говори, слышишь?! — выкрикнула я и рыбкой проскользнула в дверь. Ворвалась в свою комнату и захлопнула дверь — но, вроде бы, никто и не думал меня преследовать. Блондин остался переваривать шокирующую информацию, а в остальном мужское общежитие вело себя донельзя тихо и благопристойно для вечернего времени. Ни тебе хлопков открывающихся бутылок, ни звона соприкасающихся бокалов, ни сладострастных охов и стонов… впрочем, с учётом того, как мало здесь девушек, охи и стоны могли быть разве что в минорной тональности.
Сосед так вообще спал крепким сном. Я посмотрела на него с неожиданно сестринским участием, испытав огромное желание заботливо подоткнуть одеяло, спеть колыбельную и даже поцеловать в лоб. От этого жеста меня удержало только воображение — нетрудно было представить, с каким воплем шарахнется от «проклятущей приставучей бабы» Юс, если внезапно проснётся.
Нет уж, пусть мирно спит себе, нецелованный.
Я мрачно оглядела гору чемоданов — для эксцентричной «министерской подстилки» брать меньше было бы просто несолидно, но куда мне эти тряпки, если здесь есть форма? Подошла к самому первому саквояжу и достала заветную каменную шкатулку.
Единственное, что, уезжая в ЗАЗЯЗ, я захватила из прежней жизни. Эстей, разумеется, никуда меня не выпустил, но снисходительно согласился забрать требуемое, не углядев в этом угрозы для своего коварного плана. И вот теперь эту частичку себя-прошлой я собиралась привнести в безумное существование здесь. Чтобы хоть иногда вспоминать о хорошей девочке Котари Тэйл, бегущей от перерезанного палачом горла или тюремной камеры и спотыкающейся на каждом шаге.
А ведь и поставить-то некуда… Я посмотрела на книжный шкаф, ещё утром заставленный книгами от и до — и чуть не ахнула. Теперь ровно три полки из шести оказались свободными.
Я снова покосилась на Юса, не без признательности. А парень полон сюрпризов…
Осторожно подошла к пустым полкам — он даже пыль там вытер! Отчего-то этот жест растрогал едва ли не до слёз. Но плакать я не стала. Открыла шкатулку и принялась бережно расставлять крошечные фигурки хрюшек: металлические, фарфоровые, глиняные, стеклянные… Самая первая коллекционная свинка — янтарная. Любимая фигурка из розового оникса. Моя маленькая коллекция, бережно хранимая и собираемая с самого детства. Первого поросёнка мне подарил дядя, второго я выпросила у родителей, а потом мне дарили их все, кому не лень. Полюбовавшись и заранее ухмыльнувшись при мысли о тех комментариях, которые утром не преминет отпустить Юс, я легла в постель и несколько мгновений смотрела в потолок, слушая сопение соседа.
А потом уснула. И во сне ректор Лестарис пришёл в нашу комнату и, несмотря на мои возмущенные выкрики и протесты, превратил каждую хрюшку в золотую, издевательски хохоча.
Глава 11
Прошло несколько дней — жизнь входила в колею, но ближе к ректору Лестарису я не стала. Даже наоборот: при взгляде на меня его красивое лицо едва заметно презрительно кривилось. Вероятно, не будь нашего общего маленького секрета, он бы и высказывался в мой адрес, но сейчас хотя бы находил в себе силы сдерживаться. И всё бы ничего, не получи я весточку от Эстея.
— Это тебе, — буркнул как-то Юс, протянув мне тонкий конверт с моим именем: три буквы безликим размашистым почерком. Не ожидая ничего хорошего, я отошла к своей кровати и вскрыла послание. Несколько секунд смотрела на беглый, но умелый рисунок решётки, видимо, тюремной, а потом решительно смяла бумажный лист в кулаке.
Да помню я, помню! И не питала иллюзий, будто Эстей не сможет достать меня в ЗАЗЯЗ. Но пока что единственная продуктивная мысль касательно соблазнения ректора, пришедшая мне в голову, была о жестком ударе по голове или снотворном, потому что по доброй воле ректор в мои объятия совершенно точно не упадёт. Ну почему столь нужный Эстею артефакт находится не у верлада Кертона?!
Ох, верлад Кертон…
С ним тоже было непросто.
На «индивидуальные консультации» он, очевидно, прислушиваясь к мнению непосредственного начальника, меня больше не приглашал, но не упускал случая как-то продемонстрировать собственную заинтересованность, улыбался, заглядывал в глаза и говорил со мной каким-то особенно мягким и глубоким тоном. А однажды я задержалась в аудитории, дописывая очередной конспект, и он наблюдал за мной, стоя в дверях. Я подошла — но верлад и не подумал подвинуться и дать мне пройти.
— У вас ко мне… какой-то вопрос? — неловко спросила я.
— У меня к вам тонны вопросов, но, боюсь, вам пора на обед, милая Ари.
Столь неформальное обращение нервировало. Зачем это всё?! Демонстрируй преподаватель исключительно дружелюбие и сочувствие, я бы даже рискнула обратиться к нему за помощью по поводу ректора — может же он знать, какое женское поведение тому нравится?
Но обращаться с подобным вопросом к мужчине, который сам не сводит с тебя глаз…
— Можно мне пройти?
— Конечно. Проходите, вы свободны.
Но при этом верлад Кертон продолжал стоять.
— Подвиньтесь, пожалуйста, — пробурчала я, чувствуя себя полной дурой. Несколько секунд он медлил, а потом отошёл, отодвинулся, но когда я сделала шаг вперёд, то почувствовала мимолётное обжигающее прикосновение к бедру. И почти что выбежала, искренне надеясь, что лицо у меня без красных пятен, в глубине души уверенная, что всем и каждому очевидно, что ко мне беззастенчиво подкатывает преподаватель, а я… а я не знаю, что с этим делать, и в итоге не делаю ничего.