Вокруг волосяного дивана расставили крошечную ширму, и пока миссис Оуэнс и Перл ждали начала представления, Коул (как позже выяснилось, норвежец) снял с мистера Ивнинга старую деловую одежду и облачил его в блестящую зеленую шелковую пижаму. Слуга молниеносно перенес инвалида на кровать, подпер его тело кучей валиков и подушек, так что теперь, в отличие от дней и ночей, проведенных в большом кресле на нижнем этаже, мистер Ивнинг действительно выглядел сидящим.
Хотя еду принесли для всех сидевших в разных местах огромной комнаты, то есть для Перл, миссис Оуэнс и мистера Ивнинга, отведала ее лишь Перл. Утопавший в подушках мистер Ивнинг уставился в одну точку и, во всяком случае, не смотрел на еду. Миссис Оуэнс, не обращая внимания на собственное блюдо (какую-то жареную дичь), достала из складок маркизетового платья усыпанный драгоценностями лорнет и принялась громко, монотонно зачитывать список редких антикварных вещиц, умышленно начав с неких часов из позолоченной бронзы, что заставило мистера Ивнинга воскликнуть:
— Будьте добры, не читайте больше, пока я обедаю! — хоть он и не съел ни кусочка.
Миссис Оуэнс положила бумагу, обмахнулась ею, точно веером, и, спрятав лорнет, подошла к стеганому покрывалу на кровати.
Миссис Оуэнс склонилась над мистером Ив-нингом, точно врач, и он закрыл глаза. Исходивший от ее груди аромат воскрешал в памяти благоухание приморских садов.
— Вся наша совместная жизнь, — начала она, будто во сне, — несомненно, должна была свестись к перечислению предметов имущества. Во всяком случае, так я себе представляла… Я думала, вы проявите внимательность. Я достала эти специальные очки, — она легко коснулась лорнета, — и рассчитывала, что буду читать вам, раз уж больше не читаю себе самой. Признаться, я надеялась, что, поднимая изредка глаза от бумаги, смогу отдохнуть, задержав взгляд на ваших прекрасных чертах… Если вы намерены лишить меня этого удовольствия, дорогой мистер Ивнинг, так и скажите, мы примем новые меры и займемся новыми приготовлениями, — тут она оперлась рукой на кровать, словно проверяя ее на прочность. — Не думаю, что даже столь плохой наблюдатель и безразличный гость, как вы, мог не заметить колоссального оживления, суеты и подготовки — подлинной метаморфозы, вызванной вашим прибытием. Попомните мои слова: я готова сделать для вас еще больше, но если мне суждено лишиться простой и, можно сказать, единственной отрады — чтения списка бесценных реликвий, при котором я время от времени могла бы задерживать на вас взгляд, так и скажите, но тогда прошу извинить меня и позволить мне уйти из собственного дома.
В этот наиболее драматический момент своей жизни никогда не отличавшийся ораторскими способностями мистер Ивнинг сумел лишь схватить гибкую, украшенную драгоценностями кисть миссис Оуэнс шершавой потрескавшейся рукой и, прижав ее палец к своему лицу, вскрикнуть:
— Нет!
— Что — нет? — отдернув ладонь, спросила она, но вместе с тем едва заметно улыбнулась от удовольствия.
Приподнявшись над горой подушек, он с трудом вымолвил:
— А как же мои дела там? — и наобум показал в ту сторону, где, по его представлениям, находилась его контора.
Миссис Оуэнс покачала головой:
— Чем бы вы там ни занимались, мистер Ивнинг, — она посмотрела на него с презрением, — лучше заменить «там» на «здесь», сэр. Так вот, сейчас у вас гораздо больше дел, чем когда-либо в каком-то другом месте… Это ваш дом! — воскликнула она и, выйдя из себя, добавила: — Ваша работа — здесь, и только здесь!
— Неужели я так серьезно болен? — обратился он к продолжавшей ужинать Перл.
Перл повернулась за распоряжениями к сестре.
— Не знаю, как можно быть столь эгоцентричным и называть незначительное расстройство мочеиспускания болезнью, — миссис Оуэнс повысила голос, — особенно после того, как мы подготовили этот список, — она постучала лорнетом по описи антиквариата, — нельзя же быть таким тупицей, чтобы не понимать: в один прекрасный день все это станет вашим!
Миссис Оуэнс встала и вперила в него взор.
Взгляд мистера Ивнинга упал капельным шариком на пол, где, словно одушевленные существа, лежали дотоле им не замеченные недоступные двусторонние ковры из крашеной пряжи. Он беззастенчиво расплакался, миссис Оуэнс сдержала ухмылку.
Он медленно вытер глаза поданной ею салфеткой.
— Если бы вам хватило приличия хотя бы сделать вид, будто вы пьете кофе, вы рассмотрели бы свою чашку, — сказала она. — Да-да, — вздохнула миссис Оуэнс, изучая сбитого с толку мистера Ив-нинга, который вдруг обнаружил у самого кончика своего пальца чашку 1910 года с ручной росписью, не замеченную им раньше, как и двусторонние ковры. — Да-да, — продолжала миссис Оуэнс, — тогда как я, можно сказать, обрела второе зрение, — она ненадолго подняла свой лорнет, — некоторые подслеповаты в буквальном смысле слова. Перл, — она обратилась к сестре, — можешь уйти.