Дэйв подумал и решил, что он может вернуть их позже, когда у его друга пройдет предчувствие скорой смерти, и взял часы. Он открыл их с щелчком и восхищенно посмотрел на хрустальную поверхность. 6:22 — точное время, насколько он мог судить. Секундная стрелка быстро двигалась по своей окружности, пробегая над цифрой 6.
— Их чистили несколько раз, но чинили только однажды, — сказал Олли со сдержанной гордостью. — В 1923, по словам деда, после того, как мой отец уронил их в колодец на старой ферме в Хэмингфорд Хоум. Можешь себе представить? Больше ста двадцати лет, и только однажды чинили. Как много людей на Земле могут похвастаться тем же? Дюжина? Может, всего шестеро? У тебя сыновья и дочь, так ведь?
— Точно, — ответил Дэйв. Его друг сильно ослаб за прошедший год, его волосы были похожи на детский пух на обтянутом кожей черепе, но голова у него работает лучше, чем у Ольги. Или чем у меня, признался он себе.
— Их нет в моем завещании, но в твоем они должны быть. Я уверен, что ты обоих любишь одинаково, такой уж ты, но любовь бывает разной, так ведь? Оставь их тому, кого любишь сильнее.
Питеру, подумал Дэйв и улыбнулся.
Улыбнувшись в ответ, или догадываясь, какая мысль вызвала улыбку, Олли кивнул, его губы вновь сомкнулись над оставшимися зубами. «Присядем. Я устал. В последнее время для этого не так много надо».
Они сели на скамейку, и Дэйв попытался вернуть часы. Олли отодвинул его руку с преувеличенным негодованием, настолько комичным, что Дэйв рассмеялся, хотя понимал, что дело серьезное. Куда более серьезное, чем несколько потерявшихся фрагментов пазла.
Сильно пахло цветущими растениями. Когда Дэйв Кэлхун думал о смерти — не такой уж далекой сейчас — больше всего он сожалел об утрате чувственного мира и всех его обыкновенных сокровищ. Вид ложбинки в декольте женщины. Звук барабанов Кози Коула, игравшего какую-то фигню в «Топси, часть вторая». Вкус лимонного пирога с облачком меренги на нем. Какими цветами пахло, он сказать не могу, хотя его жена знала их все до единого.
— Олли, ты можешь умереть на этой неделе, видит Бог, все мы здесь одной ногой в могиле, а другой на банановой кожуре, но наверняка ты знать не можешь. Не знаю, плохой сон тебе приснился или черная кошка дорогу перебежала, или еще что, но предчувствия — это чушь.
— У меня не просто предчувствие. Я видел. Видел Мистера Вкусняшку. Я видел его несколько раз за последние две недели. Все ближе и ближе. Скоро он придет ко мне в комнату, тут-то это и случится. Я не возражаю. На самом деле, я к этому стремлюсь. Жизнь — отличная штука, но если живешь достаточно долго, она утомляет раньше, чем заканчивается.
— Мистер Вкусняшка, — сказал Кэлхун, — Кто этот чертов Мистер Вкусняшка?
— Это не совсем он, — сказал Олли, будто не расслышав. — Это представление его. Совокупность места и времени, если угодно. Хотя настоящий Мистер Вкусняшка когда-то существовал. Так мы с друзьями называли его в «Хайпокетс».
— Я не понимаю.
— Слушай, ты же знаешь, что я гей?
Дэйв улыбнулся.
— Ну, я думаю, что ты перестал бегать на свидания до того, как мы познакомились, но вообще-то знаю, конечно.
— Из-за эскотского галстука?
Из-за твоей походки, подумал Дэйв. Даже с тростью. Из-за того, как ты запускаешь пальцы в то, что осталось от твоих волос, а потом смотришь в зеркало. Из-за того, как ты отводишь глаза от женщин в шоу «Реальные домохозяйки». Даже рисунки в твоей комнате, они как график твоего угасания. Когда-то ты был хорош, но сейчас у тебя трясутся руки. Ты прав — утомляет раньше, чем заканчивается.
— В том числе, — сказал Дэйв.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то говорил, что он слишком стар для одной из американских военных заварушек? Вьетнама? Ирака? Афганистана?
— Конечно. Правда, обычно говорят «слишком молод».
— СПИД был войной. — Олли смотрел вниз, на свои узловатые пальцы, которые покинул талант. — И я не был слишком стар для нее, потому что никто не бывает, когда война идет на твоей родной земле, как думаешь?