Таким образом, под власть Мистры собиралась значительная часть территории Пелопоннеса и крепостей. На востоке полуострова греческие владения достигли восточного берега Аркадии (до города Астроса), на западе — Каритены и на севере — крупного города Аковы. Из двенадцати бывших баронств Ахейского княжества под властью последнего остались лишь четыре: Патры, Велигости, Востица и Халандрица[127]. В 1321 г. Андроник Асан был отозван в столицу, и, очевидно, в это же время император Андроник II Палеолог, стремясь ослабить партию своего внука, назначил правителем Мистры великого доместика Иоанна Кантакузина[128]. Любопытно, что последний воспринял это назначение как ссылку в захолустные места империи (έν εσχαταις της 'Ρωμαίων γης)[129]. Так как династические интересы требовали присутствия Кантакузина в столице, то он с помощью Андроника Младшего и великого логофета Феодора Метохита постарался отделаться от этого назначения, ссылаясь на то, что в Пелопоннесе умер его отец и он не вынес бы пребывания в тех краях[130]. Тем не менее Иоанн Кантакузин сумел правильно оценить это «византийское захолустье», так как позднее (после своего восшествия на императорский престол, в 1349 г.[131]) послал своего младшего сына, деспота Мануила, правителем в Мистру. Этому событию, о котором сообщают почти все византийские писатели и хронисты, как современные, так и позднейшие,[132] исследователи придают особое значение. Исходя из того, что с этого момента и вплоть до турецкого завоевания (1460 г.) Мистра и провинция Морея управлялись членами царствующего дома (сыновьями императора или его братьями) — носителями деспотского титула считали, что указанным начинанием Иоанн Кантакузин положил начало созданию политического организма, который впоследствии приобрел государственные формы и юридический статус деспотата со столицей в Мистре. Однако в новейшей историографии вопрос о деспотатах в Византии оказался одним из наиболее спорных. Исследования Стирнона и особенно Ферьянчича показали, что звание деспота в Византии имело чисто титулатурный характер и не было связано с исполнением определенных функций. И если Стирнон в принципе не отрицает существования деспотатов в поздней Византии и только поправляет Найкола в том, что касается возникновения так называемого Эпирского деспотата, то Ферьянчич приходит к категорическому выводу, что история Византийской империи вообще не знала государственных образований, управление которыми вменялось бы в обязанности деспотов как таковых и которые бы назывались деспотатами[133]. Византийские владения в Морее, по его мнению, не составляли исключения: члены императорской фамилии получали их независимо от деспотского звания, которое они носили, как правило, задолго до назначения правителями Мистры[134]. Действительно, византийские источники никогда не обозначают владения империи на Пелопоннесе термином «деспотат»; и даже термин δβσποτάτον, которым у Сфрандзи называется Эпир,[135] можно объяснить заимствованием из западных источников. Но тот факт, что западные источники сплошь и рядом квалифицируют византийскую Морею как Despotatus,[136] говорит о том, что современники рассматривали эту провинцию как достаточно автономное, этатического типа образование. Фактически деспотат существовал, хотя римская идея единой и универсальной империи, лежавшая в основе византийской политической доктрины, исключала признание этого факта de jure. То же самое можно сказать и о более мелких раздачах отдельных владений членам царствовавшего дома, прежде всего сыновьям императора, в качестве апанажей. Ферьянчич склонен рассматривать данное явление как качественно новое для Византии, свидетельствующее о том, что развитие феодальных отношений в Византийской империи достигло большего размаха, чем было принято думать[137]. С этим можно согласиться, но опять же с учетом специфики Византии, где феодальные институты чаще всего существовали de facto, но не de jure. В данном случае византийцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что раздел империи не соответствовал «древнему римскому обычаю» (κατά την έπίκοατήσασαν 'Ρωμαίοις άρχαιαν συνήθειαν) и что теория государства у византийцев противоположна той, которая принята у западных держав[138].
131
Мануил прибыл в Мистру 25 октября. См.:
132
Cantacuzenus, III, p. 88; N. Gregorae Byzantina Historia, III, Bonn, 1855, p. 248–249; Chalcocondylae Historiarum libri X, Bonn, 1843, p. 37; Pseudo-Phrantzes. Chronica 1258–1481 (ed. Grecu), p. 182, etc.
133
135
136
См., например:
138
Nicephori Gregorae Byzantina Historia, vol. I, p. 233 sq.; cf.