Мистра

В социальном отношении феодальная верхушка Мистры не была однородной. Чиновничья и служилая знать, пришедшая из Византии с деспотами, с течением времени акклиматизировалась в Пелопоннесе и стала приобретать земельные владения, вступив в конфликт с местной аристократией, состоявшей из крупных земельных собственников. Как известно, в Морейской хронике (особенно в греческой версии) констатируется факт существования на Пелопоннесе до и в период завоевания его крестоносцами весьма развитой системы ироний[275]. Надо сказать, что нам это всегда казалось в высшей степени неожиданным[276]. Когда, в какое время совершился этот аграрный переворот? Право раздачи проний в Византии составляло прерогативу императорской власти (что и явилось причиной отсутствия иерархической формы собственности и ленных отношений в Византии), но нет, насколько нам известно, документов, которые бы юридически оформляли право какого-либо прониара на владение в Пелопоннесе. Да и трудно представить себе интерес императорской власти к этой отдаленной провинции, какую представлял собой Пелопоннес вплоть до XIV в. Вот почему с особым вниманием должны быть встречены работы Якоби по пересмотру данных Морейской хроники и ее терминологии для характеристики поземельных отношений на Пелопоннесе. Исследовав соотношение всех четырех версий Морейской хроники (французской, греческой, арагонской и итальянской), Якоби убедительно показал, что редакцию греческой версии отделяет по крайней мере полтора столетия от описываемых в ней событий, связанных с франкским завоеванием Морей[277]. За этот период в сфере поземельных отношений франкской и византийской Морей произошли важные изменения, выразившиеся в распространении здесь института условного феодального землевладения (держания) — пронии, аналогичного западноевропейскому фьеру[278]. Категории именно этого современного ему института использует автор греческой Морейской хроники для характеристики поземельных отношений полуторастолетней давности, создавая тем самым совершенно превратную картину[279]. Поэтому, рассматривая поземельные отношения на Пелопоннесе до и в период франкского завоевания, нужно в первую очередь опираться на источники того времени, как бы скудны они ни были. В частности, очень интересны данные, содержащиеся в известном документе Partitio Romaniae, закрепившем раздел империи между Венецией и крестоносцами в марте 1204 г.[280] Среди прочего в нем дается описание крупных земельных владений в Пелопоннесе, как государственных (mісга et megali episkepsis),[281] так и находящихся во владении

275

См.: Б. Τ. Гορянов. Поздневизантийский феодализм. Μ., 1962, стр. 29–35; G. Ostrogorsky. Pour l'histoire de la féodalité byzantine. Bruxelles, 1954, p. 61.

276

В нашей диссертации, защищенной в мае 1967 г., мы уже высказали тезис о необходимости пересмотра Морейской хроники как источника для истории поземельных отношений в Морее до и в период франкского завоевания. Нами руководило убеждение, что, будучи источником, хронологически значительно отстоящим от описываемых в нем явлений, Морейская хроника дает превратную их картину и особенно опасным является использование ее терминологии, отражающей современный автору (или авторам) этого сочинения этап поземельных отношений в Морее. См.: И. Медведев. Мистра. Поздневизантийский феодальный город. Дисс., стр. 82 (хранится в Библиотеке им. В. И. Ленина в Москве). У нас было намерение со временем заняться этим вопросом, но после ознакомления с работами Якоби стало ясно, что это уже излишне. Правда, Острогорский как будто не согласен с концепцией Якоби, но, не будучи аргументированной, его реплика вряд ли может быть принята во внимание. См.: G. Ostrogorsky. Observations on the aristocracy in Byzantium. DOP, 25, 1971, p. 17, n. 68.

277

D. Jacoby. Quelques considérations sur les versions de la «Chronique de Morée». Journal des savants, 1968, juillet — septembre, p. 133–189. Его выводы: архетипом Морейской хроники была не хроника в собственном смысле, а «книга» регистров, сделанных в канцелярии какого-то франкского сеньора; между 1320–1324 гг. с нее была сделана французская версия Морейской хроники (раньше Лоньон датировал ее редакцию 1341–1346 гг.); текст копии французской хроники послужил прототипом для греческой версии, составленной между 1341–1346 гг. и около 1388 г. Раньше утверждалось, что греческая хроника является краткой редакцией более полного текста Якоби не согласен с этим и считает ее «явно переводом» с французской хроники. По его мнению, автор греческой хроники — «мореец, ассимилированный франками», должен был жить при дворе морейского барона Шоффруа де Бриель, сеньора Каритены. Расширяя текст, автор греческой хроники использовал, по мнению Якоби, устную народную традицию. (На XIV Международном конгрессе по византиноведению в Бухаресте 6–12 сентября 1971 г. было сделано любопытное сообщение о результатах исследования текста греческой хроники с помощью компьютера. Автор утверждает, что языку ее свойственны фразеологизмы — клише, присущие греческому эпосу со времен Гомера. См.: М. J. Jeffreys. The Chronicle of the Morea — a greek oral poem? Résumés des communications du XIVe Congrès International des études byzantines, Bucarest, 1971, p. 27–29). Арагонская версия составлена также в Морее между 1377–1393 гг. по заказу магистра Ордена госпитальеров Хуана Фернандеса де Гередиа (сначала по-французски, а после завершения редакции текст был перевезен в Авиньон и там переведен на арагонский; наконец, итальянская версия — это пересказ XVI в. эпизодов из греческой хроники с целью «удовлетворить любопытство и интерес различных итальянских кругов эпохи Ренессанса к рыцарским эпопеям прошлого». Все наблюдения Якоби свел в весьма наглядную и красноречивую стемму (D. Jасоbу. Quelques considérations, p. 188). О Морейской хронике см. также: Bôrje Кnоs. L'histoire de la littérature néogrecque. Uppsala, 1962, p. 101 sq.

278

D. Jacoby. Les archontes et la féodalité en Morée franque. Travaux et mémoires, II, Paris, 1967, p. 421–482. Вопрос о природе византийской иронии, о ее эквивалентности западноевропейскому фьефу, о том, была ли она принесена в Византию крестоносцами или же явилась результатом спонтанного развития византийских институтов — вопрос, казалось бы, окончательно решенный с появлением в 1951 г. фундаментальной работы Острогорского (Г. Острогорский. Пронина. Прилог исторіи феудализма у Византіи и іужнословенским землама. САН, посебна издана. Београд, 1951 (=Pour l'histoire de la féodalité byzantine, p. 1–257), в последние годы опять вызвал ожесточенную дискуссию. Взгляды Острогорского на возникновение этого института в эпоху Комнинов подверглись резкой критике Хольвега (А. Ноlweg. Zur Frage der Pronoia in Byzanz. BZ, 60, 1967, S. 288–308), но в ответной реплике Острогорский привел новые соображения в поддержку своей точки зрения (G. Ostrogorsky. l)Die Pronoia unter den Komnenen. ЗРВИ, 12, 1970, S. 41–54; 2) Observations on the aristocracy in Byzantium, p. 11, n. 36). Включившийся в дискуссию Рейбо признает появление Пронин во второй половине XI в., т. е. при Комнинах, но отрицает за ней, как и за иронией более позднего периода, какие бы то ни было черты «феодального держания», а вместе с ними и весь византийский феодализм (L.-P. Rауbaud. Le gouvernement et l'administration centrale de l'empire byzantin sous les premiers Paléologues (1258–1354). Paris, 1968, p. 146 sq.). Возникает, таким образом, опять вопрос о понимании «феодального» как в приложении к этой социально-экономической формации, так и в отношении ее отдельных институтов, хотя ответ на него в общем уже дан марксистскими историками. Cм. о иронии: А. П. Каждан. Аграрные отношения в Византии XIII–XIV вв. М., 1952 (см. приложение: Ирония, стр. 202–223); Б. Г. Горянов. Поздневизантийский феодализм, стр. 99–109; К. В. Хвостова, 1) О некоторых особенностях византийской иронии. ВВ, 25, 1964, стр. 212–230; 2) Особенности аграрно-правовых отношений в поздней Византии XIV–XV вв. (историко-социологический очерк). М., 1968, стр. 205–208; обстоятельную сводку мнений зарубежных историков о пронии и других феодальных институтах Византии см.: А. П. Каждан. Византийская деревня в освещении западноевропейской и американской историографии (1917–1960). ВВ, 22, 1963, стр. 127–197.

279

D. Jacoby. Les archontes et la féodalité, p. 430–432, 435, 439, 441, 445 etc. Однако, вопреки Якоби, мы не считаем терминологию греческой Морейской хроники ни путаной, ни лишенной ее технического значения. Напротив, автор хроники очень последователен в использовании именно технической терминологии, но применяет ее совсем не к тем явлениям, для которых она предназначена.

280

G. L. Fr. Tafеl — G. М. Thomas. Urkunden zur âlteren Handels- und Staatengeschichte der Republik Venedig, I. Wien, 4856–1857, S. 468–470; см. новейшее издание: А. Саrile. Partitio terrarum Imperii Romanie. Studi Veneziani, 7, 1965, p. 125–305.

281

Речь идет ο έπίσκεψις βασιλική, τ. е. государственной земле (= δημοσιακή γή). См.: D. Jасοby. Les archontes et la féodalité, p. 423; cf. D. Zakythinos. Le despotat, II, p. 190, n. 1; F. Dolger. Beitrâge zur Geschichte der byzantinischen Finanzverwaltung. Darmstadt, 1960, S. 151–152.