Интересно, что, восхваляя в уже известном нам письме успех деспота Константина Палеолога, восстановившего стену на Коринфском перешейке, кардинал Виссарион упоминает о том, что у Константина было намерение основать город на Истме (μή μέχρι δε τούτου διανοηθεις στηναι, άλλα προσέτι και πόλιν έκείσε ίδρύσασθαι, Ιτι μάλλον άξια θαύματος έλογίσω)[478]. Ламброс полагает, что в данном случае речь идет не только о попытке создать какой-то своего рода наблюдательный пункт (να έπιχειρήσ τό σκοπηθέν), но и о перенесении в этот город столицы из Мистры «ради более надежной защиты Пелопоннеса, подвергавшегося опасности со стороны турок»[479]. Нам такое объяснение кажется малоубедительным, поскольку именно в военном отношении местоположение Мистры было исключительно благоприятным, что не раз спасало страну и ее столицу. Если у Константина Палеолога действительно было намерение перенести столицу из Мистры на север (это представляется весьма возможным, если вспомнить, что одно время он передал управление Мистрой Сфрандзи, а сам отправился на север полуострова), то причиной этого могло быть стремление освободиться от опеки Венеции и дать выход новой столице к международному рынку, хотя бы ценой соглашения с другими итальянскими республиками или Дубровником, т. е. с партнерами, «не столь опасными в смысле политическом, но достаточно оборотливыми и могущими обслуживать и свой, и греческий рынок»[480].
Итак, функции Мистры как центра производства и обмена были чрезвычайно скромными. Тот факт, что основными предметами массового товарного обращения, с которыми купцы Мистры появлялись на рынке в качестве продавцов, были не изделия городского производства, а продукты сельского хозяйства, свидетельствует о том, что именно последнее составляло основу экономики города. Это подтверждается сообщениями путешественников XV в. о процветании сельскохозяйственных культур и утверждением Плифона, что «львиная доля пелопоннесцев (τόν πολύν λεών) занимается сельским хозяйством, а некоторые — скотоводством, добывая себе этим средства к существованию»[481].
Следствием такого положения вещей в Мистре была чрезвычайная слабость в экономическом отношении и незрелость в социально-политическом городских торгово-ремесленных, бюргерских элементов, нашедшая свое выражение в крайне примитивной городской организации. По-видимому, Лоньон имел все основания сказать, что в Мистре отсутствовал «средний класс» между аристократической знатью и чиновничеством, с одной стороны, и основной массой (le gros) населения, занятого по преимуществу обработкой земли, — с другой[482]. Во всяком случае не сохранились никакие сведения о наличии в Мистре прослойки οί μέσοι, какой мы ее знаем, скажем, по Фессалонике,[483] и дело здесь, пожалуй, не только в отсутствии источников. Даже в тех редких случаях, когда «народ» Мистры по каким-либо поводам упоминается в источниках (большей частью под названиями δήμος или λαός), речь идет, по-видимому, о низшем слое городского населения — плебсе, неистощимым источником для пополнения которого служило многочисленное сельское население, в частности άνθρωποι ξένοι και τω δημοσίω ανεπίγνωστοι[484]. Бесправная в юридическом отношении, обездоленная в имущественном, вся эта масса деклассированных элементов жила подачками монашества, являясь его орудием в междоусобной борьбе. Именно плебс, как нам кажется, осуществляя программу монашества, явился движущей силой событий 1402 г. в Мистре, на что указывает вооружение восставших: ξύλα καί πέτραι, колья и камни — типичное и испытанное оружие толпы.
Раздел третий.
Культура Мистры
Глава VI.
Интеллектуальная жизнь Мистры
Выдающаяся роль Мистры в культурной жизни поздней Византии общепризнанна. Черпая силу главным образом извне, Мистра превратилась в средоточие образованных людей, крупных ученых, престиж которых перешел границы греческого мира, дипломатов и куртизанов, стремившихся здесь сделать карьеру. Правда, следует согласиться с Закифиносом в том, что до конца XIV в. интеллектуальное движение в Мистре не представляло большого интереса, так как весь предыдущий период с его войнами, внутренними конфликтами, династическими распрями не мог способствовать расцвету наук[485]. Сказывалась и почти полная изоляция от столицы. Однако нельзя недооценивать того факта, что от этого времени до нас дошло очень мало источников, в силу чего приходится быть осторожным в выводах. В частности, весьма значительной была роль Мистры как центра рукописания. Уже в конце XIII и в начале XIV в. два старейших монастыря — Митрополия и Бронтохион — располагали сравнительно крупными библиотеками, в комплектование которых много труда вложили просвещенный митрополит Никифор Мосхопул, поддерживавший связи с известными учеными своего времени, например с Максимом Планудом и Мануилом Филом, и великий протосинкел и кафигумен Бронтохиона Пахомий[486]. Библиотеки эти были одновременно и скрипториями, в тиши которых монахи переписывали рукописи.
482
483
484
О текучести византийского сельского населения, характерной особенностью которой являлось не только бегство крепостных крестьян от одного землевладельца к другому, но и бегство в города, см.:
486